Тополь поблагодарил, взял серьгу, стал вдевать ее в ухо, стараясь разобраться в предсказании. Мало ли где он бывал, мало ли где чего оставил? Да чего он и возит-то с собой — оружие разве, а этого он нигде не забывал.
— А тебе сказала богиня так. — Княжна заглянула в лицо Огнеяру, подавая браслет, но он отвел глаза, надевая его на запястье. Уж не открыла ли ей Хозяйка Судьбы, кто он такой? — Сказала: лебедь судьбы твоей за облаками летает, и пока ты ее не поймаешь — себя самого не найдешь. Чудное речение, правда?
Огнеяр ответил не сразу, невольно выпрямился в седле, словно увидел впереди опасность. Богиня ясно видела его судьбу и его душу, он понял ее предсказание. Часть его самого улетела за облака вместе с Милавой, и ему не бывать самим собой, пока он не найдет ее снова.
— Чудное-то чудное! — пробормотала бабка Любица, ехавшая по другую сторону от княжны. — Да ведь про каждого так сказать можно. Пока своей судьбы не поймаешь — себя не найдешь. Так и будешь по жизни то упырем неприкаянным бродить, то мертвой колодой лежать.
— Верно, бабушка. — Огнеяр постарался улыбнуться, желая скрыть, насколько поразило его предсказание богини.
Но тут же, спохватившись, сомкнул губы. Именно в улыбке его показывались на свет волчьи клыки. И тот, кто мгновение назад готов был улыбаться вместе с ним, убегал с криками ужаса и призывом чуров на устах. Кроме одной… Улетевшей на лебединых крыльях.
— А тебе-то что сказала богиня? — спросил Огнеяр у княжны. — Или мы сего знать недостойны?
— Отчего же? — Княжна улыбнулась, довольная предсказаньем себе. — Мне сказала Великая Мать, что жених мой именем ясен, лицом светел и что свадьба моя скоро. Если только волка по пути не встречу.
— Не смейся! — задумчиво предостерег Огнеяр, глядя вперед. Мысли его мелькали быстрее зайцев. — Ведь волчий месяц вот-вот… В эту пору волки в стаи сбиваются, в большую силу входят…
— Да у меня и дружина не слабая! — весело отмахнулась княжна. — Не выдадут лютым зверям.
А Огнеяр решился. Дочь Скородума не должна стать женой Светела, и она ею не станет. Богиня обещает ей скорую свадьбу, если она не встретит волка. Она его встретила, хотя сама не знает об этом. Богиня знала гораздо больше своей смертной дочери, но по-иному не смогла предостеречь ее.
Широкая луговая равнина перед Макошинои горой кончилась, поблизости затемнел лес. Если ехать по нему на восход, то выйдешь к Истиру, а на другом берегу — устье Стужени, дороги в личивинские леса.
Оглянувшись через плечо, Огнеяр бросил по быстрому взгляду на трех своих названых братьев. Не зря они носили это прозвание — все трое сразу поняли его и незаметно придвинулись ближе к вожаку, крепче сжимая повода своих коней.
И вдруг дикий волчий вой ледяным мечом вспорол мирную тишину. Вскинув головы, кмети пытались схватиться за оружие, лихорадочно искали на близкой лесной опушке серые тени. А вой был совсем рядом, он падал с неба, оглушал, наполнял ужасом людей и животных. Кони ржали, храпели, били копытами и мчались прочь, назад на равнину, обезумев от ужаса — голос лютого врага оглушал их, жуткий запах бил в ноздри. Не слушая всадников, смолятинские кони врассыпную мчались прочь. Крича, бранясь, кмети натягивали поводья, но кони не слушались. Их гнал прочь не просто вечный страх перед свирепым хищником — они слышали голос Сильного Зверя.
А Огнеяр и Тополь мигом схватили с двух сторон узду лошади, на которой сидела княжна, и повлекли ее в другую сторону — — к лесу. Осторожный десятник Рьян все же недооценил своих случайных попутчиков — эти четверо оказались сильнее двадцати его кметей, и оружие его дружины оказалось слабо перед их силой. Видя, что дебричи увозят княжну прочь, Рьян отчаянно пытался сдержать коня, повернуть его следом, обломал плеть — но напрасно.
Дарована отчаянно визжала, оглушенная ужасом даже больше, чем другие. Она не искала серые тени на опушке — она видела, что этот дикий вой изливается из груди того, кто вчера спас ее от холодной реки. Только один взгляд бросив на его смуглое лицо, изменившееся, ставшее нечеловеческим, она осознала, что это оборотень. Только оборотень может так выть, только у оборотня могут так страшно гореть глаза. Смуглый дебрич оправдал ее опасения, оправдал гораздо страшнее, чем она могла ждать.
Лошадь бешено несла ее вперед, Дарована скоро задохнулась от крика, лес стремительно летел ей навстречу, как дремучее чужое владение, из которого ей не выбраться. Здесь она останется одна, целиком во власти оборотней и нечисти. Дарована билась в седле, как пойманная птица, но что она могла сделать? Крики кметей скоро затихли далеко позади, умолк страшный вой, стволы темной чащи сомкнулись позади, отгораживая ее от белого света.
Светел с самого начала не ждал добра от этой поездки Дарованы, но все же привезенная новость оглушила его как гром. Истошно вопили и причитали Любица и девка, царапали лица, кмети стояли толпой, бледные, с опущенными головами. Рьян, наполовину поседевший, едва выдавливал из себя слова по одному, не в силах глядеть в глаза князю от горя и мучительного стыда.
— Не уберегли мы нашу лебедушку! — причитала Любица. — Попадись мне злыдень тот, зверь лесной, оборотень дурноголовый, я бы глаза ему поганые выцарапала! Убей меня, старую, княже, снеси мне голову, не углядела я! Ведь знала, что нечисть они, ведь чуяла!
Не сразу князь Скородум сумел добиться связного рассказа. Теперь он не шутил и не улыбался, его морщины углубились, голубые глаза потемнели, и всем знавшим его делалось страшно — посуровевшее лицо веселого князя яснее всяких слов говорило, какое большое несчастье пришло в Глиногор. Княжна похищена оборотнями!
А Светел, едва услышал первые вопли и первые слова ужасающего рассказа, окаменел на месте, бледный как снег. Едва были упомянуты четверо дебричей, как он понял — это он. Это он, Дивий, снова вставший у него на дороге, и на этот раз так, как никто не ждал. Так, как хуже едва ли придумаешь. Отнявший у него все — любимую невесту, надежду на помощь Скородума.
— Это он! — опомнившись, выкрикнул Светел и вцепился в бессильно повисшую руку Скородума. Ему хотелось немедленно куда-то бежать, что-то делать, пробить горы и смести леса, добраться до врага и вырвать из его рук Даровану. — Он! Он, оборотень! — как безумный, выкрикивал Светел, впиваясь глазами в лицо старого князя.
И вдруг замолчал, как прикусил язык. Ведь он говорил Скородуму, что Дивий мертв. И пусть он остается мертвым. Идти воевать просто с князем личивинов гораздо проще, чем с оборотнем, сыном Добровзоры и наследником чуроборского стола.
— Князь личивинов! — тише произнес Светел, словно сам только что сообразил.
