– Знаю, – оборвала кэналлийские излияния принцесса, – и сочувствую.
Дьегаррон был маршалом вежливым. Он не стал бы зазывать даму к себе, если б не старая рана и вчерашняя гроза. Смену погоды командующий переносил с трудом. Как он, такой, собирался воевать, Матильда не представляла, но ответственность творит с мужчинами чудеса. С настоящими мужчинами, а Дьегаррон был именно из таких.
Адъютант озаботился привести уже оседланного коня, и Матильда с готовностью полезла в седло, очередной раз сравнивая варастийские обычаи с агарисскими – не в пользу последних.
– Вовремя мы чесанули, – пробурчала под нос ее высочество и наткнулась на вежливый вопрошающий взгляд. Пришлось пояснять: – Я про Агарис… Что бы я там при морисках делала? Ни я им такая не нужна, ни они мне…
То, что города, угробившего ее жизнь, больше нет, в голове не укладывалось. Бунт, обычную войну или какую-нибудь чуму Матильда еще могла представить, но вынырнувшие непонятно откуда шады разнесли Святой град чуть ли не по камушку. Это казалось дурной сказкой; тем не менее ее высочество не сомневалась, что Дьегаррон говорит правду. Во-первых, такое не придумать даже с самой больной головой, а во-вторых, братец соизволил наконец ответить, и ответ этот полз до Варасты без малого два месяца. Разумеется, если верить тому, что Альберт взялся за перо в конце месяца Зимних Скал. Матильда не верила.
Альберт принюхивался, пока из Агариса не запахло дымом, после чего немедленно принялся писать в Варасту, в Олларию, в Валмон. Дескать, я возлюбил Талиг, отринул Гайифу с Агарией, порицаю внучатого племянника и прошу отдать на поруки сестру не потому, что кардиналов рассовали по мешкам, и не потому, что Гайифу с Агарией теперь сподручней не доить, а стричь, а потому, что верен завету Балинта Мекчеи. Завету летучей мыши он верен! Берут верх птицы – вот вам крылья, звери – вот вам уши и зубы, а во время драки – в пещеру. И висеть, пока кто-нибудь не победит…
– Ваше высочество! – Дьегаррон и раньше был не слишком улыбчив. Больная голова сделала маршала совсем деревянным, но с крыльца к даме он все-таки спустился. Кэналлиец, кошки его раздери…
– Спасибо. – Принцесса удачно спрыгнула на землю. В Тронко ее искусству наездницы отдавали должное, не то что в Агарисе. Жаль, других достоинств немного осталось. – Зря вы вышли.
– Позвольте об этом судить мне, – не согласился Дьегаррон, придерживая двери. Вблизи маршал выглядел еще хуже, чем издали. Лечь бы ему, но такого, пожалуй, уложишь. Адриан тоже ползал до последнего, да и отец… Это Анэсти умирал от каждого чиха и жил, жил, жил, пока поздно не стало.
– Ваше высочество, прошу вас сесть. Я должен извиниться и объяснить…
– Ничего вы не должны, – хватит с нее экивоков и этикетов, – я здорова, вы – нет. Говорите, что надо, и ложитесь.
– Я здоров, – соврал Дьегаррон. – Просто в Кэналлоа считают, что узнавать дурные новости лучше в чужом доме и от чужих людей.
А ведь верно! Дурные вести в стены въедаются, не отскребешь.
– Что-то с Дугласом?
– Я не имею сведений о капитане Темплтоне, но у Шеманталя все в порядке. Ваше высочество, сегодня утром от него прибыл курьер. Я вынужден сообщить…
Курьер от Шеманталя. С алатской границы… Значит, ее решили выдать Альберту, а тот запрет сестру в Сакаци. Теперь уже навсегда. Что ж, могло быть и хуже.
– Сообщайте, – разрешила Матильда. Детство, юность и рядом старость и конец. На тех же камнях, у той же речки.
– Ваше высочество, мне очень…
– Чего уж там, – посочувствовала талигойскому маршалу принцесса, – вы человек подневольный. Кто решал, тому пусть и будет тошно.
– Так решила судьба. – Голос кэналлийца стал глухим. – Ваше высочество, я… Насколько я помню, вы предпочитаете вину касеру.
– Предпочитаю. Но пакости выслушиваю на трезвую голову. Мне ж еще что-нибудь подписать нужно будет. Давайте, засвидетельствую, что на мою честь вы не покушались.
– Письмо? – Глаза у Дьегаррона были не хуже, чем у Робера. И не меньше. – Зачем письмо?
– Письма всегда нужны, – назидательно сказала ее высочество, уже сожалея, что отказалась от касеры. – С печатями. Особенно если рядом шуршит мой братец. Ночью он вам одно скажет, утром – другое, а к обеду вас не узнает. Да, Бочку я с собой в любом случае заберу.
– Мне не нужна никакая бумага. Квальдэто цера… Бонифаций раньше десятого не объявится… Нашел время.
– А своей головы нет? – Это начинало надоедать. Кэналлийский вояка бекал и мекал, как агарисский придурок.
– Своей головы у меня немного все-таки осталось. – Дьегаррон изобразил улыбку и налил касеры. В два стакана, хотя сам не пил. – Ваше высочество, я не только командую армией, я отвечаю за все происходящее в Варасте. Поэтому я не стал дожидаться его преосвященство. Я… Я должен вам сообщить, что ваш внук пытался объездить принадлежавшего маршалу Алва коня, и конь его убил. Это произошло в шестой день Весенних Ветров. Я получил известие утром. Я могу вам чем-то помочь?
– Мне не надо помогать.
Зачем-то она посмотрела на потолок. Потом – в окно и увидела давешнего адуана, вернее, его лошадь. Растолстевшая за зиму кобыла медленно брела кровавым от маков берегом. Взмахивал, отгоняя мух, белесый хвост, безнадежно ярко светило солнце.
– Отойдите и сядьте. Я не упаду, а вы можете.
Она ничего не чувствовала, ничего! Ела, спала, пила. Беспокоилась о Дугласе, о Робере с гоганской дурочкой, о паре агарисских знакомцев, но не о внуке. Выла от его бредней, злилась, а ведь в глубине души верила, что судьба вытащит дурня из любой ямины. Судьба передумала.
– Что это была за лошадь?
Дикий вопрос и ненужный. Больше ничего не нужно.
– Вороной мориск. – Дьегаррон упрямо торчал рядом. Решил, что она будет рыдать или падать в обморок. Не будет. Не умеет она этого.
– Спасибо.
Хочет помочь, не знает как. Тоже мне враг! Зверь кэналлийский… Глаза б не глядели!
– Ваше высочество, я не могу ни за что ручаться, но если это будет хоть немного зависеть от нас…
– Что может зависеть от вас?
– Похороны. Если вам трудно писать, скажите. Я отправлю срочных курьеров. В Валмон, в Алат, к регенту…
– Не нужно. Хватит таскать покойников. Вообще хватит.
Принцесса посмотрела на свои руки и поняла, что держит стакан с касерой. Она его взяла, потому что Дьегаррон налил. Кэналлиец хочет помочь. В самом деле, почему бы не налить пьющей бабе? Пускай запивает, не впервой. Пускай запивает, плачет, кричит…
Матильда Ракан молча поставила стакан на стол. Вспомнила о фляге, вытащила, положила рядом. Встала. Повернулась. Вышла.
3
Бумаг от Альдо осталось немного, но времени на них все равно не хватало. Марианну за минувший со смерти Альдо месяц Робер видел три раза, Клемента – четыре, но погромов в столице не случилось, голода тоже. Барсинцы и те сидели тихо. Все шло более или менее сносно, а Иноходец с Катариной украдкой считали дни до ответа из Ноймаринен. Ждать оставалось в лучшем случае недели полторы, в худшем – столько, сколько сочтет нужным истинный регент.
