Беллис внезапно вернулась к реальности, осознав, что происходит. Мысли ее проскальзывали, как сломанная шестерня, — она уже не слышала дальнейших наставлений Доула, а постоянно возвращалась к одному и тому же: «Корабль из дома, корабль из дома…»
С неожиданной отчаянной надеждой Беллис посмотрела на слабые дымки на западе. «Как попасть к ним?» — думала она, не веря происходящему, а голова ее кружилась от счастья.
Наконец кробюзонские корабли подошли настолько близко, что их уже можно было разглядеть — длинная полоса черного металла, от которой шли серые дымы.
— Они семафорят, — крикнул Хедригалл с вершины надстройки на корме «Гранд-Оста», глядя в огромную стационарную подзорную трубу. — Посылают нам сообщение, а сами тем временем приближаются. Так, название их флагманского корабля и… — Он помедлил. — Они хотят переговоров?
Доул оделся для сражения. На его серых доспехах виднелось множество ремешков и кобур с кремневыми пистолетами — на бедрах снаружи и изнутри, на плечах, посредине груди. Повсюду на его туловище из ножен торчали рукояти кинжалов и метательных ножей. Вид у него был такой же, с содроганием поняла Беллис, как и в тот день, когда он появился на борту «Терпсихории».
Ей было все равно. Больше это ее не волновало. Она отвернулась и в отчаянии и радости посмотрела на кробюзонские корабли.
Доул встал к подзорной трубе.
— «Капитан Принсип Секассан кробюзонского корабля „Утренний скороход“, — медленно прочитал он семафор, покачивая головой. — Запрашивает переговоры по поводу кробюзонского заложника».
На одно мгновение ошеломленная Беллис решила, что речь идет о ней. Но еще не успела исчезнуть судорога радости с ее лица, как она поняла всю абсурдность этой мысли (и что-то в глубинах ее мозга замерло в ожидании, дабы подсказать ей со временем другое объяснение). Она повернулась, взглянула на лица Утера Доула, Хедригалла, Любовников, всех собравшихся капитанов.
При виде их Беллис пробрала дрожь. Она поняла, что все как один на предложение «Утреннего скорохода» прореагировали с высокомерным презрением.
Перед лицом этого коллективного чувства, этой абсолютной вражды, уверенности окружающих ее людей в том, что Ныо-Кробюзону нельзя доверять, что с ним необходимо сражаться, что его нужно уничтожить, ее собственная радость рассеялась. Она помнила кое-что из читанного раньше о Пиратских войнах и о кробюзонском нападении на Сурош. Она неожиданно вспомнила о своих разговорах с Иоганнесом и Флорином Саком, вспомнила ярость, которая обуяла Флорина при мысли о том, что его могут найти кробюзонские корабли.
Беллис вспомнила и собственное поспешное бегство из Нью-Кробюзона. «Я пересекла море, потому что боялась за свою жизнь, — подумала она. — Куда бы я ни посмотрела, я всюду видела милицию. Боялась агентов правительства. Агентов, переодетых моряками».
Беллис поняла, что не только пираты (морские соперники Нью-Кробюзона) и не только переделанные имели основания бояться наступающих кораблей. Уверенность покинула ее. Ведь и у нее тоже есть все основания бояться.
— У них достаточно вооружения, чтобы уничтожить город, — сказал Доул собравшимся капитанам. — А они якобы хотят договариваться с нами?
Никого в этой толпе не нужно было убеждать. Люди слушали молча.
— Они нас уничтожат, если им представится хоть малейший шанс. И они умеют бог знает как находить нас на другом конце света. Если мы не уничтожим их сегодня, они будут возвращаться снова и снова. — Доул покачал головой и медленно закончил — чтобы сказанное до этого не звучало так мрачно: — Мы должны пустить их на дно.
Командиры разошлись — аэротакси доставили их на корабли. Те правители, которые собирались драться, отправились на свои боевые корабли или дирижабли, а те, кто был слишком хлипок или труслив, вернулись на свои флагманские суда в городе. На мостках остались только Доул, Любовники и Беллис, на которую никто не обращал внимания.
Любовники собирались сражаться отдельно друг от друга: он — на корабле «Гавань Чо», она — на дирижабле «Нантер». Теперь они прощались. Они поцеловались, вовсю работая языками и производя страстные звуки — те самые, которые не раз подслушивала Беллис. Они говорили друг с другом, клялись, что очень скоро снова будут вместе, и Беллис поняла, что в их прощании не было ничего трогательного, ничего трагического. Они целовались не так, будто это их последний шанс, а жадно и похотливо, пробуждая в себе новые желания. Они не испытывали страха, они, казалось, не чувствуют сожаления, они, казалось, жаждут расстаться, чтобы поскорее встретиться снова.
Беллис смотрела на них с отвращением, не в силах оторвать глаз. Они терлись лицами, и их шрамы при этом подергивались, словно змейки.
Кробюзонские корабли были теперь менее чем в десяти милях от Армады.
— Некоторые из них прорвутся, Утер, — сказала Любовница, поворачиваясь к Доулу. — Мы можем себе позволить потерять несколько кораблей, аэростатов, подлодок. Но мы не имеем права потерять город, и ты нужен нам здесь, чтобы защищать его. Как… последняя линия обороны… И еще, Доул, — добавила она. — Мы не можем себе позволить потерять тебя. Ты нам нужен, Доул. Ты знаешь, что делать. Когда мы доберемся до Шрама.
Беллис не знала, то ли Любовница забыла о ее, Беллис, присутствии и потому говорила так открыто, то ли это уже не имело значения.
Любовники поднялись в воздух на последнем дирижабле, который должен был доставить их на выбранные ими позиции. Аванка слегка осадили, и движение города замедлилось. Доул и Беллис остались одни. Под ними на широкой палубе «Гранд-Оста» готовились к схватке армадцы.
Доул не смотрел на Беллис и не говорил с ней. Взгляд его был устремлен вдаль за «Сорго». Теперь уже меньше пяти миль разделяли армадский флот и клин курносых кробюзонских кораблей. Расстояние сокращалось.
Наконец Доул повернулся к Беллис: челюсти сжаты, глаза открыты чуть шире обычного, — и протянул ей кремневый пистолет. Она ждала, что он прикажет спуститься вниз или не путаться под ногами, но он ничего не сказал. Они стояли рядом, смотря на приближающиеся корабли.
Человек целует свою статуэтку и, невидимый, прохаживается за спинами Беллис и Утери Доула.
Сердце его учащенно бьется. Он собрался, он готов. Все его пожитки умещаются в карманах и руках. Человек разочарован, но не удивлен тем, что Армада не согласилась на переговоры. Ну что ж, времени в таком разе придется потратить больше, но, признает он, крови в конечном счете будет пролито столько же.
