Уже скоро, так скоро. Он почти что может шагнуть на палубу «Утреннего скорохода». Но еще не совсем. Кораблю нужно еще пройти несколько миль. «Они пошлют за мной лодку, — думает он и готовится встретить их. — Я сообщил, где меня найти».
Теперь Утер Доул говорит с Беллис, показывает ей на толпу, суетящуюся внизу. Он оставляет ее; он оставляет ее в одиночестве на высокой крыше, спускается к своим бойцам, и Беллис, взвешивая в руке пистолет, не сводит глаз со спускающегося Доула.
Человек знает: те, кто наступает, его соотечественники, найдут его без труда. Его описания были точны. Перепутать «Гранд-Ост» с чем-нибудь другим невозможно.
Два флота, разделенные тремя милями морского пространства, продолжали наступать друг на друга. Армадцы шли на множестве разношерстных судов всевозможных расцветок и конструкций, под парусами и под паром. С другой стороны надвигались «Утренний скороход» с кораблями сопровождения: серые и темные борта ощетинились крупнокалиберными пушками.
К кробюзонским кораблям приближался рой дирижаблей — боевых, разведывательных, пассажирских, загруженных ружьями и бочками черного пороха. Ветра не было, и продвигались они быстро. Впереди этого пестрого флота шел «Трезубец», окруженный воздушными кораблями поменьше — аэронавты в одиночных кабинах раскачивались под небольшими баллонами с газом.
Армадские капитаны знали, что их вооружение слабее. Их корабли находились на расстоянии более двух миль от противника, когда кробюзонцы открыли огонь.
Над морем раздался грохот, жерла пушек вспыхнули пламенем. Разрывы и фронт кипящей воды, словно гонцы, опережали «Утреннего скорохода». Армадские пушки были заряжены и приготовлены к бою, но пока молчали. Экипажи армадских судов могли только одно — изо всех сил гнать свои корабли сквозь убийственный огонь противника в зону действия собственных пушек. Они должны были пройти под огнем больше тысячи футов, и только тогда могли открыть ответный огонь, а пока с мрачной бравадой ввязались в одностороннее сражение, и время переменилось.
Металл врезается в металл, воспламеняется черный порох, вспыхивает нефть, горит и разрывается плоть.
Флорина Сака под водой отчаянно трясет, он оглушен импульсами давления. Кровь проступает на его жабрах.
Над ним армадские корабли — тени на светящейся воде. Строй разрушается, корабли теперь движутся как попало. Некоторые из них мечутся без толку и (Джаббер) разлетаются на части (Джаббер, помоги и спаси), разламываются надвое, натрое, приближаются, растут в размерах, опускаясь на него, словно ночь, так медленно, будто ему это кажется, но тут рядом с ним бросаются врассыпную рыболюди, и (Ссаки-божьи-не-может-быть) оторванные куски металла пролетают, как кометы, оставляя за собой след масла, грязи, шрапнели, крови.
Обломки погибших судов устремляются вниз рядом с Флорином, извергая из себя пузыри и тела, и исчезают в темноте.
С воздушных кораблей бойня кажется далекой и не столь кровавой — маленькие вспышки, легкие отзвуки, коптящее пламя нефти и корабли, которые исчезают на глазах. Армадский флот продолжает движение, как стая глупых слепых собак, сквозь беспощадную бойню, уменьшаясь в числе, пока наконец корабли противника не оказываются в пределах досягаемости его орудий.
Сверху, с расстояния в несколько сотен футов, сражение выглядит как диорама. Оно похоже на реконструкцию. Оно кажется ненастоящим.
За взрывами не слышно криков.
Кровь сочится по бортам армадских кораблей. Металл гнется и разрывается, корабли внезапно коробятся, убивая своих моряков. Армадские канониры открывают огонь, и их снаряды, описывая огненные дуги, обрушиваются на врага. Но тысяча ярдов, пройденная под выстрелами, оказалась беспощадной к армадскому флоту, и он наполовину уничтожен.
Море превратилось в кладбище. На воде плавают мертвые тела. Они двигаются вместе с волнами и течениями, словно исполняя танец смерти. Они испускают облачка крови, похожие на чернильные выделения спрутов. Море видоизменяет их — внутренности разворачиваются, образуя подобие коралловых зарослей, оторванные лоскуты кожи превращаются в плавники, сквозь которые торчат обломки костей.
Флорин замерз, движения его замедлены. Он, поднимаясь, видит женщину, которая еще шевелится. Она слишком слаба, чтобы всплыть, но еще не мертва. Он поворачивает к ней в безмолвном ужасе и тащит ее за собой наверх, но, прежде чем они добираются до поверхности воды, движения женщины переходят в предсмертные судороги, и Флорин отпускает ее. Он вдруг понимает, что вокруг него повсюду происходит движение, что — насколько хватает глаз — идут на дно люди, что он не может им помочь, что они слишком слабы и уже не выживут. Куда бы он ни посмотрел, он видит их жуткие, отчаянные движения, и тогда он вдруг словно отчуждается от всего происходящего; перед ним уже не люди, хепри, какты, струподелы и хотчи, а лишь нескончаемое бессмысленное повторяющееся движение, медленное, направленное вниз, словно Флорин смотрит на медленно погибающих в струях дождя насекомых.
На поверхность он выбирается в спокойный миг — стрельба в самой гуще того, что было армадским флотом, на мгновение затихла. Он видит, как со страшным грохотом разламываются корабли, переворачиваются, извергая чад и пламя, шипят, погружаясь в холодную воду, увлекают за собой на погибель экипажи.
Флорин сопротивляется. Он не в состоянии думать словами. Вокруг него начинают рваться снаряды, и вода превращается в кровавое месиво костей и металла.
Воздух вспыхивает искрами. С кробюзонских кораблей летят иликтро-магические стрелы, катапульты метают бочки с едкой кислотой. Но теперь немногие армадские суда, хотя и потрепанные, наносят ответные удары.
Они выпускают снаряды размером с человека: те ударяются о борта кробюзонских дредноутов, вспарывают их, и металл расцветает рваными цветами. Кробюзонский флот оказался в радиусе действия пушек с деревянных кораблей, которые просачиваются между вражеских судов и палят. Снаряды оставляют вмятины на броне, пробивают трубы, разламывают в щепы пушечные лафеты.
Воздушная флотилия во главе с «Трезубцем» добралась до кробюзонского флота. Они начинают спорадическую бомбардировку противника — пороховыми бомбами, мехами с нефтью, которые раскрываются в полете и проливаются липким огнем, тяжелыми дротиками и ножами. Аэронавты ведут прицельный огонь по капитанам и канонирам врага. Жар от взрывов раскачивает дирижабли и уносит их в стороны.
