class="p">— А то ты сам не знаешь? — выдохнул Степан, печально прищурив глаза.
— Тц, так и думал, вы не собираетесь возвращать титул. — буркнул полукровка. — Загоняетесь, небось, что ей негоже рядом с простым вампиром быть? — тон Веце звучал на редкость понимающе, но даже так, ехидства ему было не занимать.
— Я хочу ей дать только лучшее. — а что может дать простолюдин-попаданец, у которого ничего нет?
Степан не знал, правда не знал, существует ли другой правильный выход.
— А в итоге не даете ничего. — осуждающе бросил Веце, и Степану хотелось рвать на себе волосы, потому что этот сопливый малолетка, у которого-то и отношений никогда не было, был, чтоб его, прав.
— Ты думаешь, мне самому это нравиться? Думаешь мне от этого не тошно? — хрипло, зло, устало.
Граф чувствовал себя ничтожеством, именно тем, чем его и считала почти вся страна. Он сознательно отказывался от самой совершенной любви, что когда-либо могла быть, он потерял себя в этом мире и уже не пытался найти. Он чувствовал, что “Степан” растворяется, остается только Кифен — нечто инородное, что его насильно заставили равнять с собой, чье имя приказали носить, чье бремя дали тянуть.
Веце был маленьким бесчувственным меркантильным подонком и прекрасно это знал. Но понимал чувства других куда лучше такого “душевного” графа. И прекрасно видел, как ломает господина и Маниэр, осознавал, что их безумное притяжение причиняет обоим непереносимые муки.
— У каждого сердце болит по-своему. А у кого-то сердца нет, потому что было слишком больно. — глубокомысленно изрек Веце, жирно намекая, что граф бессердечная тварь.
Но тут, конечно, был заложен и другой и смысл, только вот у Степана не было ни желания, ни сил читать между строк.
— Где ты набрался таких слезливых фразочек? — поморщился вампир, поднимая с пола упавшие книги. Стеллаж был безнадежно испорчен, что ж, ему всё ещё нужно работать над контролем силы.
— Купил на черном рынке книгу “Мемуары одного попаданца”. Показать? — охотно отозвался Веце, вмиг забыв, что они тут типа ведут серьезный взрослый разговор по душам.
— Избавь меня от этой пытки. — отмахнулся граф, надеясь, что полукровка не наберется из того низкопробного чтива вредных привычек.
Портить глаза еще и себе вампир не хотел, вряд ли в той книжонке будет что-то, кроме широких философских мыслей с жалостливым рассуждением о несправедливости жизни.
Только вот жизнь и правда была до ужаса несправедлива.
Маниэр бесшумно зашла в кабинет, прислонилась к косяку двери и устремила пустой взгляд на графа.
Степан заметил ее не сразу, обернулся к Веце, чтоб понять, почему мелкий не сыплет саркастичным плоским юмором, как делал это всегда. И увидел ее.
Ничего не изменилось. Но что-то поменялось. Был ли то ее взгляд, ее поза или та атмосфера, которую она всегда приносила с собой… она уже отличалась от той себя, какой была полчаса назад, но все еще оставалась до боли знакомой.
Степан подумал, что он, наверно, не умеет любить, потому что так как он — не любят. Потому что любовь — она вопреки, а он не сражается за их “вместе”.
Эти чертовы Ромео и Джульетта боролись за свое счастье одни против всего мира, и граф осуждал себя за то, что не решается поступить так же. Ведь он не может позволить погибнуть своей Джульетте.
Веце затих, сидя где-то на досках, и не отсвечивал. Ему было безумно стыдно за то, что он прервал их, но в то же время он чувствовал вину за то, что допустил, чтоб между Маниэр и господином вообще что-то появилось. Ведь теперь страдают оба вампира.
Только откуда ему было знать, что здесь от него ничего не зависело?
— Ты… собрала вещи? — прерывисто спросил Степан, внимательно смотря на нее, запоминая ее черты лица, ее глаза, внимательно вслушиваясь в ее голос. Возможно, они больше не увидятся.
— Конечно. — ответила она, — Я всегда была готова к тому, что вы прогоните меня. — ироничная холодная усмешка промелькнула на ее лице.
У графа перехватило дыхание, потому что видеть ее такой было почти физически больно. И глаза ее больше не казались живыми огнями, превратившись в пустую мертвую бездну.
— Я не прогоняю, просто хочу вернуть домой. — он положил стопку книг на край рабочего стола и выдвинул ящичек. Где же он это положил?
— А где же тогда ваш дом? — тихо, со злым остервенением, словно раненый зверь, отозвалась она, плотно поджимая губы.
Граф нашарил рукой нужный лист, задвинул ящик назад и безмятежно улыбнулся, покорно принимая неизбежность.
— У меня его больше нет. — ведь именно она и делала это место его домом.
— Я могу взять вас к себе. — без прежнего гнева, с неловкой полуулыбкой сказала она.
Степан улыбнулся ломано, через силу, ведь знал, что сегодня видел ее улыбку, предназначенную лишь ему, в последний раз.
— Не стоит звать к себе бездомных вампиров, Маниэр. — покачал он головой и бросил лист на пол, активировав заранее приготовленный портал.
Он знал, что этот день настанет. И к своему ужасу, готовился к нему.
Они зашли в портал молча, так же вышли из него, и в той же опустошающей тишине дошли до кабинета главы совета старейшин.
Она не смотрела на него, он пожирал ее глазами, пытаясь оставить в памяти образ как можно более четкий и яркий.
И без сомнений, Маниэр чувствовала его взгляд на себе, но не находила сил взглянуть в ответ, ведь слишком тяжело было удерживать маску холодного изломанного безразличия на лице.
Ей и в самом деле стало уже все равно, только вот внутри все выворачивало от боли, выло, и билось, беспомощно билось о ребра, пытаясь вырвать это бесполезное сердце из груди.
— Я открываю дверь. — проговорил он, опустив ладонь на ручку, и замер на несколько секунд, давая себе собраться с духом.
— Не медлите. — без какой-либо эмоции сказала она и открыла дверь. Ей до ужаса хотелось побыстрее закончить эту пытку. Увы, легче от этого, конечно, не станет, но какой же она вампир, какая же она Вальдернеская, если не может стерпеть боли?
Старейшина оторвал взгляд от бумаг и облегченно выдохнул, поняв, что это не Касар явился по его душу, а граф Кифен. Жестом позволил войти и дождался, пока за ними закроется дверь.
В кабинете повисло напряженное молчание, Маниэр вяло думала о том, что сегодня будет на ужин в родовом гнезде и будет ли порция достаточно большой, чтоб она смогла заесть свое горе.
Расстроенно скомкала подол юбки и решила в случае чего обратиться за помощью к герцогу
