— Вернись, Токико, — прошептал тростник. — Вернись в море.
— Не сейчас, — прошептала она в ответ. — Не сейчас.
У Го-Сиракавы Новый год прошел так же безрадостно. Как он узнал, маленький император Го-Тоба спасся, хотя и содержался в плену где-то в городе. Его самого снова перевезли — на сей раз в усадьбу Рокудзё, под строгий надзор людей Ёсинаки. Все новогодние церемонии были отменены. Не было ни похлебки из Семи счастливых трав[75], ни праздничного вина, приготовленного девами Лекарской палаты, ни парада Зеленых коней[76], ни состязания лучников, ни вечера стихосложения с танцами, ни чествования дня Крысы[77]. По видению Го-Сиракавы, конец мира уже наступил и недолог был час, когда Син-ин со своей ордой демонов восстанет из тысячи адов безвозвратных, чтобы его наводнить.
Но вот в полдень двенадцатого дня первой луны в писчий покой Го-Сиракавы, где он в десятый раз переписывал Лотосовую сутру, вбежали гонцы.
— Повелитель! Во двор явился Ёсинака! Он хочет тотчас с вами переговорить!
Кисть Го-Сиракавы дрогнула.
— Что ему нужно на этот раз?
— Не знаю, владыка, только он вне себя. От страха же или от гнева — мне неведомо.
— Что ж, выбор невелик… — Го-Сиракава отложил кисть и направился в парадный зал, указывая слугам, что позволит Ёси-наке говорить с ним с веранды. В звании его повысили, но права находиться в государевом присутствии еще не дали, о чем Го-Сиракава был рад напомнить. Он стал ждать за бамбуковой ставней и вскоре ощутил в воздухе запах железа, пота и конского мыла, услышал, как кто-то грузно осел с другой стороны.
— Ёсинака-сан. Что так гнетет тебя? Отчего решил прервать мое уединение?
— Владыка, — сипло проронил Ёсинака, — у меня печальные вести. Ёритомо все-таки выслал свои войска. Моя дружина пыталась сдержать их натиск у мостов Удзи и Сэта, но была отброшена. Полагаю, теперь мне осталось лишь бегство. Верно, настал мой конец, а может, и ваш тоже, раз вы объявили Ёритомо мятежником. Что за скорбный день для нас обоих…
Го-Сиракава мысленно воздал хвалу ставне, что скрыла от Ёсинаки его довольную улыбку.
— Верно, тяжкая настала нора, Последние дни закона, — осторожно ответил он, ибо не знал — говорит ли Ёсинака правду или просто испытывает его. — Без тебя, Ёсинака-сан, столица много потеряет. Здесь надолго запомнят твою… мощь и влиятельность, если боги дадут прожить многие лета после этих дней. Однако при нынешних временах будущее так зыбко и ненадежно…
— Воистину, — отозвался Ёсинака со странным придыханием в голосе, точно сдерживал слезы. — Теперь я покину вас, владыка. Бью челом за оказанную доброту. Сей худородный не чаял так возвыситься в своей бренной жизни. Да благословят вас боги и великий Будда. Мне пора. Я должен еще проститься с одной дамой, прежде чем умру.
Ёсинака поднялся и гулко зашагал прочь. «Вот несуразный человек», — сказал себе Го-Сиракава.
Правый министр, которого также удерживали в Рокудзё, подошел к нему, поклонился и сел рядом.
— Владыка, я невольно услышал вашу беседу. Верна ли эта радостная весть? Неужели Хэйан-Кё и впрямь избавился от варвара Ёсинаки?
— Трудно сказать, насколько она радостна. Если в город вошли войска Ёритомо, тогда с Ёсинакой покончено. Однако едва ли Ёритомо придет в восторг от нашего правления после известного указа. А может быть, все это было подстроено Ёсинакой, чтобы объявить нас заговорщиками. Сложно сказать наверняка. Если угодно, вам было бы сейчас вполне своевременно укрыться в каком-нибудь горном монастыре.
— Разве вы не бежите с нами, владыка? Го-Сиракава вздохнул:
— Хватит на мой век беготни. Сколько ни бегаю — всегда оказываюсь под замком. Пора нынче холодная, а мои кости больше не выдержат стужи. Не знаю, действенна ль надо мной опека Царя-Дракона, но я остаюсь. Если Рокудзё сгинет в пламени, то и я с ним. Достаточно навидался я в эти дни мрака, и если таково начало конца, зачем смотреть продолжение?
— Тогда я останусь с вами, владыка. Для меня нет выше почести, чем разделить ваш последний миг!
Прошел всего час, и на главном дворе Рокудзё снова послышались шум и выкрики.
— Белые стяги! — возвестил часовой на воротах. — Шесть всадников о белых знаменах мчатся сюда, несутся, как ветер!
— Что прикажете, владыка? — спросил слуга. — Стоять насмерть?
— Нет, — ответил Го-Сиракава. — Людей у нас мало — так пусть поберегут жизни. Отоприте ворота, впустите всадников, а там будь что будет.
— Слушаюсь, владыка.
Го-Сиракава подошел к ставням с северной стороны приемного покоя Рокудзё, откуда можно было видеть главный двор. Сквозь щели между планками он видел, как ворота открылись и во двор на всем скаку ворвались шестеро конников. Их наплечники содэ сбились на сторону и растрепались, шлемы съехали на затылок. Однако вместо эмблем Ёсинаки — сосновых игл — на них красовались значки Ёритомо.
Юные воины спешились как по команде и преклонили колени. Тот, что впереди, был облачен в хитатарэ из красной парчи под доснехом, скрепленным лиловым шнуром.
— Кто этот их предводитель — вон там? — спросил Го-Сиракава. — Как зовется?
— Это Ёсицунэ, владыка. Сводный брат самого Ёритомо.
— А-а… Пусть пройдет на веранду — я с ним поговорю. Ёсицунэ провели и усадили на подушку прямо по другую сторону от ширмы, разделявшей их с Го-Сиракавой.
— Высокочтимый владыка, — произнес юный воин, становясь на колени и низко кланяясь. — Рад, что вы не пострадали.
— Мне доложили, будто ты — брат Ёритомо, — вымолвил Го-Сиракава.
— Имею честь им быть, владыка.
— Расскажи, как прошла битва, что произошло.
— Непременно, владыка. Ёритомо весьма опечалился, узнав о мятеже Ёсинаки. Он послал меня и нашего брата Нориёри во главе шестидесяти тысяч воинов подавить смуту. Ёсинака разобрал мосты у переправ Сэта и Удзи, но наши восточные скакуны, знаменитые драконовы кони, с легкостью переплыли реку Камо, и мы, почти не встретив сопротивления, посекли мятежников.
— Превосходно! — выдохнул Го-Сиракава. — Великолепная новость! А что с самим Ёсинакой?
— Он бежал на север, вверх по течению реки. Я послал вслед за ним людей, и, уверен, вскорости он будет пойман и обезглавлен.
— А-а, — протянул Го-Сиракава. — Ты даже не знаешь, как мне по сердцу это известие. Однако, пока его дружины на воле, нам по-прежнему грозит опасность. Его воины, неотесанные варвары, все еще могут ворваться сюда и в отместку спалить усадьбу. Посему буду благодарен, если вы останетесь, хотя бы на ночь, и поможете стеречь мои ворота.
