— Не оглядываться по сторонам!! Только вперед!
Сосредоточившись на оружии так, словно вокруг ничего не происходило, я попытался припомнить жест, нужный для перезарядки, и в этот момент снова испытал странное состояние, как будто всем телом чувствовал силовые потоки, белые и черные, змеившиеся мимо, как живой узор. Я сам не отдал себе отчета в том, что поднялся над землей, описав в воздухе заученную дугу, машинально рывком руки передернул затвор, и когда световые стрелы посыпались вокруг, я даже не сразу понял, что это мои выстрелы. Я стал различать габбро отчетливо — они казались узлами засасывающей в себя все, что попало, пустоты, а мелькавших среди них людей словно окружал более или менее заметный серебристый ореол, хотя прежде все фигуры полностью сливались с ночной темнотой. Прицелившись, я снова начал стрелять; загремели световые снаряды других старателей. Повинуясь безотчетным порывам, я начал маневрировать в наполненном вспышками и гулом пространстве, однообразно повторяя рисунок движений, усвоенный когда-то на тренировках и оказавшийся эффективным, как ход конем на шахматной доске. Постоянно передергивая затвор, я убедился, что в дистантной боевой системе стрельба и маневр составляют неделимое целое, и если занять подходящую позицию в пространстве, световые импульсы разрушат габбро настолько безотказно и бесповоротно, что на какой-то период поединка, когда я едва только немного освоился с техникой боя, мне показалось, что сражение дистантным оружием — чуть ли не заведомая победа. Моя рассеянность едва не стоила мне жизни: я пропустил удар в голову, свалился на землю, сразу откатился в сторону только благодаря тому, что систематические тренировки довели некоторые движения до автоматизма — рядом со мной немедленно приземлилась каменная тень, и ее разбила световая вспышка, отправленная кем-то из старателей. Я убил спикировавшую на меня вторую тварь серией довольно неуклюжих выстрелов и оставшуюся часть боя продолжал с легким сотрясением мозга.
Специфическая система маневрирования делала нас практически недоступными для габбро, но малейший сбой внимания вызывал неточности в координации — промах, который мог стать фатальным, поскольку в контактном поединке превосходство габбро было бесспорно. Осознав решающее значение предельной концентрации внимания, я начал действовать, как машина, и время словно остановилось. Думаю, здесь тоже сказалось благотворное влияние монотонных, казавшихся бесконечными тренировок, к которым нас приучала Беля. Я как будто остался один, и вспышки световых снарядов, обрывки чужих мыслей, которые я принимал за голоса и порой даже согласовывал с ними собственные действия, какие-то странные видения, периодически как бы вторгавшиеся в мое воображение — как объяснила потом Беля, это были спроецированные через габбро осколки четвертого измерения, их родного мира, — все смешалось в безликий поток новых и новых боевых задач, которые надлежало максимально эффективно и абсолютно беспристрастно выполнять.
Позже, задумываясь над тем, сколько в действительности длился бой, я считал, что около суток. На самом же деле, по словам Бели, мы сражались не больше часа. Я же судил прежде всего по физическому изнеможению, которое у меня вызвали непривычные приемы поединка. Увлекшись боем, я не заметил, сколько трачу сил. В какой-то момент острая боль пронзила все тело, и я невольно опустил арбалет, а потом почувствовал, что не могу больше сделать ни движения и теряю сознание. Очнулся я уже на базе и, как и после прежних инициаций, жизнь казалось каким-то причудливым калейдоскопом набегающих друг на друга снов.
Старатели.
Когда старатели собрались, по обыкновению, в аллее возле жилых корпусов, то предполагали недосчитаться кого-то из знакомых, но отсутствовало около половины людей. Все с таким трудом верили в чудовищные потери, от которых за время странствий с Белей успели отвыкнуть, что даже обыскав всю общину в надежде, что кто-то просто решил побыть в одиночестве, старатели не успокоились и отправились к Беле за объяснениями. Она появилась на пороге своего дома, зевая, и посмотрела на визитеров со скукой. Старатели начали издалека:
— Беля, у нас не хватает половины народу, — осторожно сказала Вероника; прошлой ночью она получила глубокую рваную рану, рассекшую руку, левую лопатку и шею, и теперь избегала без надобности шевелить плечом и головой. Поскольку ответа не последовало, она пояснила: — Мы со вчерашней ночи мало что помним. Может быть ты знаешь, что произошло?
— Все остальные погибли, — буднично сообщила Беля.
Возвращение смерти в повседневную реальность оказалось для старателей огромным ударом. Даже когда они кочевали на машинах, отстреливаясь от габбро с помощью артиллерии, один бой не уносил столько жертв. В толпе старателей пробежал недовольный шепот. Однако Беля, по всей видимости, не планировала затягивать разговор и, лениво развернувшись, шагнула обратно в сторожку.
— К черту твое дистантное оружие и твою войну, — раздался из толпы голос в сторону закрывающейся двери.
Беля выглянула вновь; она заметно оживилась — теперь на ее лице играла усмешка. Уперев кулак в бок, она даже неторопливо спустилась с крыльца.
— Отлично, — проговорила она. — Все недовольные могут сейчас же покинуть меня. — И, глядя на топчущуюся на месте толпу, она сделала широкий жест рукой, как бы обращая всеобщее внимание на окружающие просторы. — Пожалуйста, все свободны в своем выборе, — повторила она самым любезным тоном.
По толпе снова пробежал ропот. Затем кто-то развернулся и начал спускаться по лестнице, за ним последовало еще несколько человек; некоторое время толпа пребывала в нерешительности, а потом от нее отделилось еще несколько старателей. Все они начали спускаться к дороге, уводившей из города; остальные провожали их взглядами, каждый погрузился в свои мысли, поэтому никто не заметил, как в руке Бели появился арбалет.
— Есть только одна сложность, — повысила она голос, послышался гул световой вспышки, и все как по команде обернулись к ней. Беля стояла на крыльце, недвусмысленно держа отступников на прицеле. — Всех излишне самостоятельных я считаю предателями, — холодно произнесла она, — и любого, кто сделает еще хоть шаг, расстреляю на месте.
Все замерли.
— Желающие могут попытаться сопротивляться, — небрежно добавила Беля, — ведь я вас научила.
Возможно, эта последняя фраза прояснила сомневающимся всю нелепость их положения: бесполезно было обвинять более совершенное существо в собственном несовершенстве; смертельный риск неизбежно преследовал ущербную жизнь. В том, что Беля выполнит свою угрозу и расстреляет любого, кто пойдет против нее, ни у кого не возникало сомнений. Оставалось только отказаться от последних иллюзий на свой счет, признав, что порыв покинуть Белю был малодушным и неблагодарным поступком, который заслуживал предназначенного ею наказания.
