Айриэ же переместилась в Малый кабинет, где её дожидался Кайнир. Перед ним на столике стояла начатая бутылка золотистого эльфийского вина и полный бокал. Кайнир рассматривал вино с таким видом, будто узрел нечто невероятно интересное, хотя на самом деле едва ли осознавал, что видит. Наверное, король смотрел в собственное прошлое — где ещё не было предательства второго отца, где все были живы, а доверие не втаптывалось безжалостно в грязно-кровавое месиво нелепой борьбы за корону.
— А вы ошиблись, Айриэннис, — медленно произнёс король, переводя взгляд с бокала на появившуюся драконну. — Из Файханасов проклятие никого не миновало. Значит, они все причастны. Кстати, мне сообщили, что умер сын Синтиона, да и сам он так плох, что долго не протянет, наверное. Все заговорщики скоро умрут…
— Что же, значит, ошиблась, — очень ровным голосом ответила Айриэ, чтобы не рычать от бессильной злости.
Не стоило взваливать на Кайнира ещё и известие о том, что с Фирниором непогрешимая драконья справедливость где-то оплошала, хотя это было против всех законов магии. Королю от этого знания легче не станет, он и так едва держится.
— Хотел напиться, но не тянет почему-то, — выдавив из себя невесёлый смешок, сообщил Кайнир.
— Не поможет.
— Вот и я о том же…
— Выспаться вам надо хорошенько, Кайнир. В этом я могу помочь.
— А королевские обязанности? От них не убежишь…
— Плюньте вы на них! — просто и незатейливо посоветовала драконна. — Потерпят ваши обязанности. Я вам сейчас магическое зелье создам, вон хоть на основе этого вина. Через пять минут заснёте, как убаюканный младенец.
— Ну, если только не очень долго… — с сомнением согласился Кайнир.
— К полудню проснётесь отлично выспавшимся, гарантирую. Вам действительно надо отдохнуть, не спорьте.
Поколдовав над бокалом, Айриэ протянула зелье королю. Вызванный Багиор получил приказание отвести короля в спальню и бдительно охранять его сон, заворачивая прочь всех просителей и посетителей.
Если бы все проблемы решались так легко и быстро…
Первый осенний месяц в этом году выдался скупым на золото листвы и синеву неба — всего-то с декаду и простояла хорошая погода, а потом монотонной, унылой цепочкой потянулись хмурые, серые дни с холодными ветрами с моря. Тяжёлые, низкие тучи накатывали одна за другой и с наводящим тоску усердием поливали размякшую землю. Все немощёные дороги превратились в жидкий, чавкающий кисель, в котором вязли колёса повозок и утопали копыта лошадей.
Путешествовать в такое время — удовольствие ниже среднего: висящая в воздухе серая хмарь и мелкий, нудный, холодный дождь способны испортить настроение даже самому стойкому оптимисту. Если уж злая нужда погнала в дорогу, то помимо хорошо зачарованной от промокания одежды следовало запасаться терпением и невозмутимостью. Всего этого добра у Айриэ имелось с избытком, но к концу четвёртого дня путешествия она чувствовала почти непреодолимое желание придушить кого-нибудь, кто подвернётся под руку. Вот жалость, что разбойников в Юнгироде давно всех повывели, а если какие и заводились, до лиходействовали на дорогах недолго. А то бы Айриэ с большим удовольствием уничтожила бы пяток-другой душегубов — просто для поднятия настроения.
Надо сказать, настроение у неё было гнусным, и, разумеется, не только из-за погоды. Что там дождь, льющийся за шиворот, если сосущее чувство вины доставляет гораздо больше неприятных ощущений.
Фирниор был жив. Пока. Драконна не стала обращаться к королю с просьбой пересмотреть приговор в отношении юноши или доказывать его невиновность, тем более что и доказательств никаких не было. Были её собственные впечатления и уверенность в том, что магия где-то дала сбой. Король, наверное, не отказал бы Айриэ в просьбе, но остался уверенным в том, что отпустил на волю преступника, заговорщика, покушавшегося на его трон. Доверие к драконне и всему Ордену оказалось бы слегка подорванным, отношения неизбежно если не испортились, то охладели бы. Что не пошло бы на пользу ни самому Кайниру, ни всему Юнгироду. Не было смысла действовать столь… прямолинейно ради умирающего юноши, которому и жить-то, скорее всего, осталось совсем немного.
В пользу неведомого магического сбоя говорило то, что проклятие сработало весьма странно. Сама Айриэннис тюрьму, где содержали заговорщиков, не посещала, но заплатила одному из тюремщиков за информацию.
Встретились они в тёмной, продымлённой и пропахшей каким-то прокисшим варевом таверне, находившейся в одном из бедняцких кварталов столицы. Айриэ набросила на себя облик рослой, грудастой наёмницы с толстенной золотистой косой до лопаток. Тюремщик был полненьким, гладеньким и лоснящимся. Хитроватые глазки то и дело перебегали с лица «наёмницы» на её выдающийся бюст, и это, кажется, несколько отвлекало мужчину от разговора. Впрочем, полученная в качестве аванса золотая «корона» заставила толстячка забыть о прелестях собеседницы и вспомнить, зачем его вообще попросили о встрече.
— Кто из Файханасов ещё жив, спрашиваете, брайя наёмница? Так трое их и осталось. Брат герцогский, да кузен Синтион, но тот, наверно, помрёт сегодня ночью — уж больно плох. А ещё мальчишка Ниарас, но с тем вообще странное дело творится.
— Что там может быть странного? — нарочито равнодушно спросила Айриэ и закинула в рот солёный орешек.
Пиво, стоявшее перед ней в кружке, она понюхала, но пробовать не решилась. Толстяк, впрочем, тоже последовал её примеру — видимо, не питал никаких иллюзий по поводу качества здешних напитков. Место встречи, к слову, выбирал он.
— Так проклятие-то его хоть и задело, но наполовину.
— Это как же?
— А вот так! Правая сторона тела у него вообще не тронута, зато левая — ужас, смотреть невозможно. Сам я не видел, приятель рассказывал, — поспешил уточнить толстячок.
— Ну а чего ещё интересного там приключилось? Ты рассказывай, рассказывай, а я послушаю. Будешь складно говорить, получишь ещё три «короны».
— А откуда мне знать, что вам, брайя, услышать интересно? Я и хотел бы угодить, да не знаю как, — хитренько ухмыльнулся толстячок и вцепился желтоватыми, неровными зубами в бок сушёной воблы, отдирая полоску мяса и выплёвывая чешую. — Тьфу ты, зубы об эту рыбищу обломать можно! Ну чисто доска!
Он ругнулся и в доказательство постучал твёрдой, пересушенной рыбиной о край стола.
— Ты мне скажи, что там тебе приятель любопытного поведал?
— Про молодого Ниараса-то? — уточнил тюремщик. — Ну так… лежит он в камере, как остальные заговорщики, шевельнуться не может. То есть это левая сторона тела у него навроде как отнялась, а ещё язвами всякими да нарывами покрылась. Приятель мой видел, так, говорит, чуть не блеванул со страху да от омерзения. А справа у парня всё чисто, не тронуто, оттого ещё страшней смотрится. Сил у него совсем нет, жар мучит, тошнота, а есть-пить не может. Пытались насильно кормить, да без толку. Воды разве что влить в него удаётся изредка. Чудно как-то. Остальных заговорщиков целиком поразило, а этого — наполовину.
