Охранники растянули первого заключенного между колышками, вбитыми посреди деревенской площади.
— Я ничего не сделал, — бормотал тот снова и снова, — я правда ничего не сделал…
На слабые его протесты никто не обращал внимания. Гаривальд, как и многие его односельчане, наблюдал за происходящим жадно. В Зоссене давно уже никого не приносили в жертву. А все необычное — интересно.
Появился чародей. На ходу его шатало. Уложив хрустальный шар на грудь приговоренному, он снял с пояса атейм. Гаривальд побоялся бы в таком состоянии хвататься за нож — по пьяному делу можно себе палец отхватить.
— Да я правда…
Последние слова обреченного захлебнулись приглушенным бульканьем. Хлынула кровь, словно из зарезанной свиньи. Чародей, икая, принялся читать заклятье. Гаривальд испугался, что с пьяных глаз он перепутает что-нибудь, но нет: залитый кровью хрустальный шар начал светиться.
Один из инспекторов поднял каменный шар и отнес к кадке с водой, чтобы смыть кровь. Другой указал на еще дергавшееся тело преступника.
— Зарыть эту падаль, — велел он и ткнул пальцем в стоявших поблизости: — Да, ты, ты, ты и ты!
Вторым «ты» оказался Гаривальд. Когда он, поднатужившись, выдернул из земли обвязанный веревкой колышек, за его спиной инспектор с кристаллом довольно провозгласил:
— Котбус на связи!
Гаривальд доволен не был. Но это ничего не меняло. Крестьянин ухватил мертцеца за ногу и поволок прочь.
* * *
Леудаст шагал по западному бережку ручья, служившего в здешних краях границей между той частью Фортвега, что оккупировал Ункерлант, и той, которую заняла Альгарве. По другую сторону речушки двигался навстречу им альгарвейский патруль на единорогах.
Один из альгарвейцев помахал им. Леудаст, не зная, стоит ли откликаться, покосился на сержанта Магнульфа, и только когда тот поднял руку, повторил его жест. Рыжики остановили своих скакунов. Шкуры единорогов были покрыты бурыми и зелеными пятнами. Ункерлантские кавалеристы поступали так же, и фортвежские — когда у Фортвега еще оставалась кавалерия. Так животных труднее было увидеть и спалить. Вот только красоты им это не прибавляло.
— Привет, люди Свеммеля, — крикнул один альгарвеец не то на фортвежском, не то на ункерлантском. — Вы меня понимать?
Леудаст снова покосился на Магнульфа. Пускай сам он был капрал, но ветеран-то дослужился до сержанта. Между Ункерлантом и Альгарве сохранялся мир. Но две державы воевали прежде не раз, и война скоро может начаться снова. Во всяком случае, на эту мысль наводили Леудаста постоянные учения последних недель. Что, если войсковой инспектор разузнает, что они имели с врагом… сношения?
— Вы меня понимать? — повторил альгарвеец, не дождавшись ответа.
Магнульфа, должно быть, волновало то же, что и Леудаста. С другой стороны, что, если альгарвейцы по случайности скажут нечто важное, о чем непременно следует доложить начальству?
— Понимаю, что ж, — промолвил наконец сержант. — Чего надобно?
— Горящий вода есть? — спросил кавалерист и, запрокинув голову, приложил к губам кулак, будто флягу.
— Он про самогон толкует, сержант, — прошептал Леудаст.
— Сам знаю, — нетерпеливо отмахнулся Магнульф и повысил голос: — А что, если есть?
— Хотить пробовать? — Альгарвеец хлопнул себя ладонью по лбу. — Нет, хотить торговать?
— А что у вас есть? — поинтересовался Магнульф и вполголоса добавил, обращаясь к товарищам: — Если они хотят получить от нас выпивку, значит, им есть чего предложить.
— Ага, — согласился Леудаст, только что подумавший о том же. Он бы предпочел выпить все спиртное сам.
Разговорчивый альгарвеец на другом берегу поднял повыше что-то блеснувшее на жарком северном солнышке. Прищурившись, Леудаст понял, что это кинжал.
— Красивый нож, — пояснил рыжик — очевидно, сказать на понятном ункерлантцам языке слово «кинжал» он не мог. — Отнять у фортвеги на война. Много есть.
Магнульф потер подбородок.
— На дорогие кинжалы можно выменять куда больше выпивки, чем мы отдадим за них альгарвейцам, — заметил он.
Товарищи его вразнобой закивали.
— Ладно! — гаркнул сержант. — Переходите к нам! Посмотрим, что получится!
Он махнул рукой, приглашая альгарвейцев на западный берег.
— Мир между нам? — переспросил рыжик.
— Да, между нами — мир, — согласился Магнульф.
Альгарвейцы направили своих единорогов в воду.
— Мир, покуда они его не нарушат, — наставлял сержант своих подчиненных. — И держите языки за зубами, а то инспекторы вам их с корнем выдерут.
Леудаста передернуло — он знал, что Магнульф не преувеличивает и не шутит.
Речка была настолько мелкой, что единорогам пришлось проплыть не больше двух шагов на самой стремнине. Скакуны выбирались на западный берег, брызгая водой и фыркая, прекрасные, невзирая на пятна краски на белых шкурах. Окованные железом копыта казались острыми, как мечи. Часть альгарвейцев спешилась, некоторые остались в седлах, бдительно озираясь. Ветераны, понятное дело. Леудаст, сам ветеран, тоже не поверил бы противнику на слово.
— Посмотрим на ваши кинжалы поближе, — сказал Магнульф.
— Посмотрим на ваши… — Альгарвеец снова приложил кулак к губам.
Магнульф кивнул своим бойцам. Леудаст скинул с плеча вещмешок, развязал и вытащил флягу с самогоном, без удивления отметив, что такая же посудинка прячется среди вещей каждого из его товарищей. По уставу, конечно, ничего такого солдатам не полагалось, но разделить ункерлантцев и выпивку было все равно что разделить в яичнице ветчину и яйца.
Леудаст протянул свою флягу ближайшему альгарвейцу. Тот был на добрую ладонь выше ункерлантца и почти настолько же уже в плечах. Капрал никогда еще не видел вблизи уроженцев державы Мезенцио и теперь с любопытством разглядывал кавалериста. Тот выдернул пробку из фляги, понюхал, присвистнул с уважением и сделал, пошатываясь, пару шагов, как бы захмелев от одного запаха. Леудаст рассмеялся. Может, не так и страшны эти альгарвейцы, как про них рассказывают?
Кавалерист заткнул флягу, взвесил ее в руке, потряс, пытаясь определить, сколько же в ней самогона, потом снял с пояса два кинжала. Указал вначале на один, потом на флягу, потом на другой и снова на флягу. Леудаст понял — ему предлагают взять в обмен один нож или другой, но не оба вместе.
Он пригляделся к кинжалам. У одного клинок был подлиннее на два пальца или около того. У того, что покороче, рукоять украшали вроде бы самоцветы: красные, синие, зеленые. Если и вправду каменья, то стоят они очень дорого… но если кинжал дорогого стоит, рыжик не стал бы его менять на флягу самогона. Рукоять второго была из какого-то темного до блеска отполированного дерева с эмалевой вставкой — белый олень Фортвега на синем фоне.
