Но теперь ее отвергали собственные соплеменники, и это было как нож в сердце. Когда Ванаи проходила кварталами, где жил большинство ойнгестунских кауниан, те, что повежливей, отворачивались, делая вид, будто не видят ее. Другие — в основном ее ровесники — адресовали ей больше грязной ругани, чем было за душой у самых неприглядных имперских остряков.
— Глядите! — несся впереди нее крик, когда Ванаи брела в лавку аптекаря. — Вон идет подстилка рыжика!
Из выходящих на улицу крошечных окошек слышался хохот. Ванаи держала голову высоко поднятой, а спину прямой, как ни хотелось ей разрыдаться. Если ее собственное племя могло закрывать на нее глаза, она сможет мысленно заткнуть уши.
Аптекарь Тамулис, бледный и немолодой, слишком любил деньги, чтобы делать вид, будто Ванаи не существует на свете.
— Что надо? — осведомился он, едва девушка зашла, словно хотел побыстрее выпроводить ее из своей лавки.
— Мой дед страдает от головных болей, сударь, — вежливо отозвалась Ванаи вполголоса. — С вашего позволения, я бы попросила склянку вытяжки из ивовой коры.
Тамулис скривился.
— От вас с Бривибасом у всех кауниан Ойнгестуна голова болит, — холодно ответил он. — Кто еще так подличает перед альгарвейцами, как вы?
— Не я! — воскликнула Ванаи. Она хотела защитить деда, но возражения застревали в горле. Наконец она подобрала слова, которые могла произнести, не покривив душой: — Он не причинил зла никому в деревне. Он ни на кого не доносил. Он никого не обвинял.
— Пока, — уточнил Тамулис. — Долго ли осталось ждать? — Нагнувшись, он пошарил по полочкам за прилавком, пока не нашел лекарства, которое просила Ванаи. — Держи. Один и шесть. Бери и убирайся.
Прикусив губу, она выложила на прилавок две большие серебряные монеты. Аптекарь вернул полдюжины мелких. Ванаи сгребла мелочь в один карман, склянку с декоктом после минутного раздумья запихала в другой. Когда она проходила по улице, сжимая что-нибудь в руке, какой-нибудь мальчишка непременно пытался выбить у нее ношу. Ванаи такие развлечения забавными не казались.
— Неужели тебе некуда податься, — уже мягче спросил Тамулис, — чтобы дедов позор не коснулся тебя?
— Он мой дед, — ответила Ванаи.
Аптекарь скорчил гримасу, но затем неохотно кивнул. Не будь семейные узы среди кауниан столь крепки, древнее племя давно растворилось бы напрочь среди фортвежцев.
— И я не слыхивала, — добавила девушка, — чтобы поиск знания считался позором.
— Поиск знания — нет, — согласился Тамулис. — А вот поиск пропитания, когда голодают твои ближние, — дело другое. Так можешь и передать Бривибасу. В лицо я это ему уже сказал.
— Он не ищет пропитания, — возразила Ванаи. — Силами горними клянусь в том!
— Твоя верность делает тебе честь — больше чести, чем имеет твой дед, — ответил аптекарь. — Только скажи мне еще, что он не принимал подачек, которыми рыжеволосые пытаются снискать его расположение. — Когда Ванаи смолчала, Тамулис фыркнул и снова неохотно склонил голову. — Думаю, ты девушка честная. Но поверь, ты можешь обнаружить, что честность приносит меньше пользы, чем можно подумать.
— Можете не опасаться, сударь мой. — Ванаи позволила себе наконец выказать обиду. — Это я уже выяснила.
Она почти уважительно поклонилась аптекарю и вышла из лавки.
Чтобы вернуться в дом, где выросла она под присмотром Бривибаса, девушке вновь пришлось пройти сквозь строй. Некоторые нарочито отводили взгляд. Другие осыпали девушку оскорблениями или проклятиями. Чем ближе она подходила к дому, тем легче и уверенней становились шаги. Если ее сородичи-кауниане не могли увидеть, какую боль причиняют ей, терпеть отчего-то становилось легче.
Когда девушка увидала у дверей своего дома скучающего альгарвейского часового, сердце ее ушло в пятки. Это значило, что майор Спинелло опять явился и репутация деда — и репутация самой Ванаи — будет замарана еще сильней, если такое возможно. В висках и в глубине глазниц мучительно забилась кровь. Самой, что ли, хлебнуть горького настоя ивовой коры?
Едва альгарвейский солдат завидел девушку, скука слетела с него мигом. Сейчас он походил на гончую, которой показали кусок мяса.
— Привет, милочка! — радостно гаркнул он на почти неразборчивом фортвежском и послал девушке звонкий воздушный поцелуй.
— Простите, ни слова не понимаю, — ответила Ванаи по-кауниански.
Часовой, очевидно, не изучал древнего наречия в школе — глаза его мгновенно остекленели. Прежде чем он успел сообразить, что девушка его надула, Ванаи проскользнула мимо него в дом. Когда она выходила, засов остался незамкнутым. Войдя, девушка его старательно задвинула.
Из дедова кабинета доносились голоса Бривибаса и Спинелло. Ванаи тихонько прокралась в кухню и поставила склянку с лекарством на полочку. Болит у деда голова или нет, а сообщать о своем присутствии помешанному на древней истории альгарвейскому майору она не собиралась. Он никогда не распускал при ней ни язык, ни руки, но, как все альгарвейцы, разглядывал ее с нехорошим вниманием.
— Ну, сударь, — говорил он на безупречном своем каунианском, — вы же разумный человек. Без сомнения, вы должны понять, что это будет как в ваших личных интересах, так и в интересах вашего народа.
— Некоторые личности готовы опуститься до лжи, преследуя свои личные интересы. Я, однако, к компании сих несчастных себя не причисляю. — Наиболее высокомерно голос Бривибаса звучал, когда старик упрямился. — И чем ложь может оказаться полезна моему народу, также остается для меня непонятным.
Отчетливо послышался вздох майора Спинелло; Ванаи решила, что они с дедом спорят уже довольно долго.
— На мой взгляд, сударь, — промолвил альгарвеец, — я не прошу вас искажать истину.
— Да? — язвительно поинтересовался Бривибас. — На ваш взгляд, альгарвейская оккупация Фортвега и Валмиеры окажет на мировое каунианство оздоровляющее воздействие? Если так, я могу только посоветовать вам обратиться к окулисту, поскольку зрение ваше серьезно пострадало.
Ванаи чуть не запрыгала от радости. Если бы у деда хватило смелости заговорить так со Спинелло при первом же его визите! Но тогда Спинелло вел речь только об имперских древностях, а Бривибас обожал играть роль наставника при толковом ученике — даже если ученик этот альгарвеец. В определенном смысле при Ванаи он играл ту же самую роль.
— Едва ли, — ответил Спинелло. — Расскажите мне, как чудесно обходились с вами, каунианами, фортвежцы, когда правили здесь. Разве не опустились они в варварстве до уровня своих ункерлантских сородичей?
