— На данный момент Орден Чаши насчитывает более пяти тысяч воинов. Конечно, армии Круахана и Эбры намного больше, но если учитывать, что все приходящие к ним проходят строгий отбор, то в воинском искусстве с ними могут потягаться только вандерцы. К тому же все старшие воины обладают какими-то магическими умениями, и не стесняются их применять в бою. Одним словом, думаю — еще два-три года, и на Внутреннем Океане не найдется силы, способной им противостоять. Все королевства сочтут за лучшее добровольно признать силу Ордена, что бы за ней не стояло. Воины Ордена ездят по дорогам всегда вместе, в темно-синих камзолах и белых плащах, и рассказывают о своей Эмайне Великолепной — вечном городе, выросшем из волн. Многие мечтают о том, чтобы поехать с ними, а остальные просто пугаются.
— Всего два года прошло, — прошептала Гвендолен. Она совсем отвернулась от двери, свернувшись клубочком по своей излюбленной привычке. Резкая боль в спине возникла с новой силой, словно по лопаткам прошлись ножом. — И все так изменилось.
— А что, Линн… слушай, ты в самом деле была их Великим Магистром? Правда? Сестричке Ниабель я в общем склонен верить — она виртуозно врет только в том, что касается любви. Но все равно… представить это сложно…А почему ты ушла?
— У меня больще не было силы, которая бы позволила мне…. Быть с ними на равных.
— Ты ее потеряла?
— Я ее отдала, — ровно произнесла Гвендолен, выпрямившись.
— Из-за мужчины, да?
Гвендолен резко повернулась, но перед ее глазами были только дверные створки.
— Выдать тебе приз за догадливость?
— Не стоит, — Дрей вздохнул за дверью. — А то я могу попросить награду, которую ты не захочешь отдать по доброй воле. Принуждать тебя к чему бы то ни было — пусть рискует кто угодно, я себе не враг.
Положив подбородок на колени, совсем как прежде, гвендолен настолько напряженно думала о своем, что оставила обычный насмешливый тон, так раздражавший всех мужчин в ее окружении.
— Ты можешь мне все-таки сказать, кто возглавляет орденское посольство?
— Открываю страшную тайну Дома Эвнория, которая должна быть погребена в моей душе и которую нельзя выдавать даже под самой жестокой пыткой. Тебя совесть не будет мучить?
— Ты чрезмерно увлекаешься фантазиями на мой счет. У гладиаторов Ноккура совести нет и быть не может.
— Я видел только подпись на всех бумагах о посольстве. Логан, Созидатель Ордена.
Гвендолен опять надолго задумалась, не обращая внимания на яростный шепот и толчки за дверью — создавалось впечатление, будто возле щели в дверях идет борьба и кого-то упорно пытаются от нее оттащить.
— Тогда нам здесь торчать еще как минимум недели три, — заметила Гвен в пространство. — Из Круахана посольство быстрее не доберется.
— Почему из Круахана?… Братишка, передай своим ребятам, что если они будут меня колотить по спине, все важные тайны начнут из меня выскакивать еще быстрее… Посольство плывет из Эмайны.
Гвендолен внимательно разглядывала свои ладони с кое-где обломанными ногтями, до конца не заживающими порезами и мозолями от рукояти кинжалов. Волосы полностью скрывали ее лицо, но особой необъодимости прятать его выражение от посторонних не было — оно оставалось таким же застывшим и отрешенным, как всегда.
— В общем так, — произнесла она наконец, — если я буду знать, что Орден ищет в Доме Эвнория, то я, может быть…
— Что? Что — может быть? Ну что? — за дверью громко зашептало столько голосов, что Гвендолен невольно обернулась, с удивлением попытавшись представить, как же они все умещаются вокруг щели.
— Дрей, в беседах со мной обязательна поддержка многих зрителей? — спросила она раздраженно. — Или они подсказывают тебе ответы, когда ты устаешь?
Дрей, что совсем на него не похоже, ничего не ответил — видимо, был все еще занят сражением со слугами Эвнория. Зато заговорил их хозяин:
— Любезная девица… не знаю, стоит ли мне вас так называть, посколкьу вы принадлежите к отряду бесчестного человека. Но если вы… во что я, правда, совсем не верю… сможете сделать что-то, чтобы вызволить нас из этой подлой ловушки… вы можете попросить у меня любое из сокровищ моего Дома.
На этот раз промолчала Гвендолен. Не по причине того, что у нее захватило дыхание от неверояной щедрости могучего тана и открывающихся перед ней заманчивых перспективах. Просто она увидела Ноккура, подходящего к дверям залы.
— Мне не нравится, Линн, что ты постоянно вертишься возле заложников. Странные у тебя вкусы — что ты прилепилась к этому фигляру? Если нужен нормальный мужик — любой из моих ребят в твоем распоряжении. И с чего ты вдруг стала трепаться про свой Орден?
— Мой бывший Орден, — Гвендолен подняла голову, не вставая, и выталкивала слова. Будто плевалась. — Во-первых, с твоими славными ребятами, мой вождь, я могу проделать то же самое, что с любым продолговатым предметом подходящего размера. Причем предмет сильно выигрывает перед ними, потому что не будет вначале говорить непристойности, а потом храпеть.
За дверью царило молчание, близкое к восторженному, а Ноккур слегка поперхнулся от подобного заявления — сходу придумать возражение на него было нелегко.
— А во-вторых, — невозмутимо продолжала Гвендолен, — себя я тоже отношу к фиглярам. У всех нас есть общее свойство — мы маленькие люди и очень любим посплетничать о великих сего мира. Если мне еще не пора идти швыряться ножами, то дай мне развлечься.
Она медленно поднялась и отряхнула пыль со своих темных штанов, ножны кинадов выразительно стукнулись друг об друга. Гвендолен подчеркнуто тщательно проверила, как защелкнуты все лезвия, и направилась к выходу. За это время она приобрела привычку двигаться совершенно бесшумно, словно подкрадываясь.
Ноккур удержал ее, крепко взяв за предплечье.
— А каково тебе будет показаться твоим бывшим соратникам из Ордена. Линн? Не захочешь спрятаться со стыда?
— Второй раз я за сегодняшний день слышу явную клевету в адрес твоих доблестных гладиаторов. У них нет и не может быть стыда.
— Слушай, Линн, — Ноккур заговорил свистящим шепотом, наклоняясь совсем близко к ее лицу, — если ты только попробуешь заняться какими-то своими орденским штучками… чтобы нарушить мои планы… твоего нового приятеля подвесят на башне дворца Эвнория. Я его специально прикажу там держать с петлей на шее, чтобы ты помнила!
— Не сомневаюсь, мой вождь, что тебе это доставит удовольствие, — Гвендолен не выворачивалась из захвата, и Ноккур постепенно сам разжал пальцы. Все уже поняли, что порог чувствительности у нынешней Гвендолен очень высокий, и пытаться как-то причинить ей боль — только сам выбьешься из сил. — Но ты, наверно, забыл, что моя единственная ценность теперь заключается в умении неплохо попадпть в цель, и все. Это и удерживает меня в твоем обществе. Если не считать еще, конечно, твоей безупречной вежливости.
