Стоял и смотрел невидящим, застывшим взглядом на опустевшее, мертвое городище, где первым криком возместил миру о своем появлении. А вот сейчас приходится уходить, бросом бросать его. Уходить, чтобы не вернуться. В никуда, и ни к кому. Ни одной родной души, ни одного знакомого лица. Разве вот только надоедливый бэр?
Мотнул головой, так, как это делал косолапый, отказываясь помогать ему, чтобы отогнать тяжелые мысли.
«Стрелы бы надо поискать. Хотя бы десяток». — Подумал он.
И нырнул в то жилище, где, как он знал, старейшина хранил воинский припас. И волоковое оконце которого, почти скрыла дурная трава. Жилье по самую кровлю, спрятанную под дерниной, было вкопано в землю. И со стороны виделся только не высокий холмик в дальнем от ворот углу. Скоро он возвратился с пуком стрел в руке и мотком тетивных жил под рубахой.
Все. Сколько не тяни, а уходить все равно надо. Больше его здесь уже ничто не держало. Бэр — юнец, будто понимая, стоял рядом. И молчал, не мешая его молчанию.
Из груди вырвался невольный вздох. Но он справился и подавил его.
— Пора и мне. Давай лапу, дружище. — Наклонился к косолапому. — Ты хорошо сделал, что пришел. Есть с кем попрощаться. Дальше я один…
Бэр, будто понимая, послушно протянул лапу.
— Да, не шуйцу, десницу давай.
Выпрямился, и уже не оглядываясь быстро зашагал к воротам.
Детство миновало, а юность оборвалась, едва начавшись.
За воротами замедлил шаги и оглянулся окрест, ощупывая траву. Сотня, а то и две лошадей должны были пробить торную тропу, если только не надумали повернуть обратно. Но что-то подсказывало, что не повернут они назад, Легкость, с которой они разорили городище бэрьего рода, затмит глаза и погонит их дальше на полночь. А потом завернет их к реке. За новой кровью. И будут они гнать своих коней от городища к городищу, пока не отяжелеют от пролитой крови, пока вдосталь не насытятся смертями, пока не огрузнут полоном. И не перестанут сторожиться и озираться по сторонам в своей безнаказности. И оглядываться не будут на чужой, не ласковый лес.
А тогда уж… Насколько стрел хватит. И насколько меч дотянется в его руке. Только бы угадать, какой дорогой из леса выворачивать будут.
Бэр следил за ним круглыми, хитрющими глазами. Повернулся к лесу, запрыгал на передних лапах, обиженно повизгивая. И поплелся за ним. На ходу срывая, налитые соком, ягоды.
— Куда? Сказано же, домой иди. Мне обратной дороги нет. А тебя родичи ждут.
Но бэр и ухом не дернул.
— Ну, и как знаешь. С ног собьешься, сам уйдешь.
Старой дорогой не пойдут.
Так он решил.
На старой дороге побито и пограблено. Другой путь торить будут, коли возвращаться будут. Только бы угадать без ошибки тот путь. А чтобы угадать, надо знать, где останавливаться буду, чтобы перевести и коням дать отдышаться.
Шел, не таясь, не крадучись. Своя земля, не чужая. Укроет последнего из рода, пока кровью за кровь не сочтется. Сестрица — березка от подлого глаза укроет, дуб — отец поможет схорониться. Не глупый отрок крадется за набегом, коего деревянными струганными палицами волхв Вран учил мечному бою. Зрелый вой, отведавший первой крови. Сам не думал, не гадал. Что вместе с синюхами вколотит он в него ратную науку. Ненависть переполняла его душу, наливая тело зрелой, неукротимой силищей. Рука при малейшем шорохе сама тянулась к мечу.
О смерти и помышлять забыл. И в мыслях не держал. Верил, не дадут ему боги умереть пока смертью за смерть не ответит. А там, как ответит, что будет, то и будет. И кому нужна его жизнь, когда нет больше рода. И не кого больше крепить своим плечом, славить своим мечом и ратным подвигом. Лишь бы помогли боги и бэр — пращур унести с собой, как можно больше вражьих воев.
Шагал напористо, размашистым шагом, не обращая внимания на жалобное повизгивание косолапого приятеля.
— А я тебя предупреждал. Сам поперся. А теперь терпи. Или ступай обратно. Вместо того, чтобы ворчать, лучше бы слово доброе вымолвил
И все же на душе оттого, что не один, что кто-то рядом есть было не так пусто. Хоть и не разумеет человеческого слова, есть с кем перемолвиться.
Под вечер добрались до густого, обширного ягодника. Кусты колючие, Радку в рост. Растут плотно — на — плотно. И ягод красно. Листьев под ними не видно. К лесному окаему близко и солнце не выжигает. Висят от корня до макушки. Одна другой больше, сочные и ядреные.
Бэр, как увидел это, аж взвизгнул от вожделения. И, себя не помня, покатился к ягоднику. Вломился в самую гущу, утвердился на заднице, загребая ветки лапами, принялся очищать один куст за другим. Толкал ветки в рот и урчал от наслаждения. По тем звукам, которые висели над кустами Радко догадался, что не один его друг охоч до ягод. Есть и другие любители сладкого угощения. Со всей округи его родичи здесь. Пасутся, набивая брюхо впрок, запасаются на долгую, холодную зиму, пока не опали ягоды. И, на всякий случай, басовитым раскатистым рыком хотел дать знать, что не чужой появился рядом с ними. А родич с края леса пришел. Но искушать судьбу не стал. Родичи тоже всякие бывают. А ну, как покажется кому, что ягод на всех не хватит да и полезут в драку. А ему сейчас только драки и не хватает для полного счастья.
Но, подумав, все же рыкнул. Мол, де, не до ягод ему сейчас. Других забот полон рот. И задерживаться он здесь не собирается. Бэр не переставая жевать, выпустил из лап целый сноп веток. Посмотрел в его сторону хмельным взглядом. И что пробормотал ртом до отказа забитым ягодами и душистыми листьями своему, по бэрьи. Обязательно догонит, как с ягодами управится, догадался Радко. Во что можно было поверить с трудом, или упившись до пьяна хмельными медами.
А Радко, огибая ягодник стороной, пошел дальше, туда, где между гигантскими стволами голубело небо и пробивались солнечные лучи. Его приятель, которому и в голову не могло прийти, что — кто вот, совершенно легкомысленно может отказаться от пиршества и пройти мимо такого богатства, провожал его удивленным взглядом. И потом отчаянно и обиженно заорал.
— Натолкаешь брюхо, догонишь. — Утешил его Радко. И с легкой улыбкой добавил. — Если вспомнишь.
Последние слова были не только допустимы, но и вполне уместны. Обжорство, а вернее было бы сказать, брюхо его родичей в размерах хоть и уступало в размерах коровьему, но меры не знало. Будет его родич пастись здесь, пока не наскучит, а потом еще корешками закусит. И напоследок поищет муравьиную кучу не малых размеров. Или другую забаву для себя придумает. Живет без опаски. Врагов у бэра в этом лесу нет. Разве что люди? Так людям зачем родича обижать его родича? Если разве дикий тур в лес заскочит ненароком. Так нет их сейчас в здешних лесах. На просторе, за окаемом пасутся. Трава по пояс, раздолье. Ешь. Не хочу. А если нет, так колотись рогами, если охота.
