Успокоив себя относительно предстоящих интриг, Рик с чистой совестью принялся молиться вновь – вслух, истово, но не перегибая палку. В молитве своей он воздавал хвалу Близнецам, позволяя себе в стройные, заученные фразы вставлять собственные слова.
«Вот у Садовников все застыло, молитвы как замерзшие, и изменить хоть букву – святотатство», – подумал Рик. – «В этом они нам уступают. Мы гибче… хотя и простор для толкований иногда превращается в полное выворачивание смысла наизнанку».
Рик вспомнил, как год назад Старший Ворг отправил нескольких братьев совершить, как он сказал, «очистку» семьи, крупно Ордену задолжавшей. Манипулируя священными постулатами, и, на первый взгляд, ни на йоту не отходя от текста священных книг, он убедил двух братьев совершить убийство. Рик не был уверен, смог бы он тогда понять, что происходит, и отказаться от страшного долга, если бы его послали разобраться с семьей Доулин. Наверняка кивнул бы также, согласился, как соглашался шпионить, лгать и толкать на преступление других.
Его мораль всегда была гибче, чем у других, и Старшие ценили это.
«Так что гибкость может служить и злу», – подумалось Рику. Но он одернул себя, помотав головой: обычно он избегал вообще использовать такие понятия, как «добро» и «зло».
«Интересно, а что на это сказала бы Тео?»
Снова кольнула вина за то, что не поехал с ней, но бард упрямо сжал челюсть, отметая тяжелые мысли, и уже сквозь сжатые зубы продолжил молитву.
Вечером ему принесли суп. Он не стал спрашивать, где палач с плеткой: первейшее достоинство Стрелка – смирение перед волей Старших. Поблагодарил брата, охранявшего его, быстро выхлебал жидкий суп прямо из миски, под взглядом послушника. Вернул тому чистую миску, ложку. И, отвернувшись в сторону окна, через которое пробивался закатный, багряный свет, снова принялся молиться.
Ночью, когда небо усыпали звезды, за ним пришли.
«Наконец-то», – подумал он чуть ли не с облегчением.
В комнатку вошел брат-охранник, за ним – еще один, с капюшоном на голове. Палач. Рик не должен был видеть его лица – им мог оказаться кто угодно. Например, тот, что стоял у ворот, когда он пришел. Чтобы у провинившихся братьев не возникало желания отомстить, лица истязателей всегда скрывались. Так что, прогуливаясь по саду, или читая молитвы в Общем Зале, можно было оказаться рядом со своим вчерашним мучителем. А если палачу приходило вдруг в голову, по глупости, из-за гордыни или ради изощренного удовольствия сообщить своей жертве, что именно он… Тогда все было очень просто. Месть разрешалась и даже никак не наказывалась.
Поэтому палачи молчали.
Мало кто избегал участи взять в руки плетку. Рик, когда был послушником, более десяти раз попадался и получал свои удары, а вот сам наказывал лишь раз; и всем сердцем мечтал забыть этот случай навсегда. Нет, особой жестокости он не проявил, да и наказание было слабым – десять ударов, но каждый раз, когда Рик вспоминал звук кожаного ремня, рассекающего кожу… его мутило.
Завидев вошедших, Рик улыбнулся и сдержанно кивнул. А вот от вида третьего вошедшего лицо барда искривилось в гримасе брезгливости.
Джон Амберли, мерзкий и трусливый, всегда вставлял Рику палки в колеса и старался очернить перед Старшими каждый раз, как подворачивалась возможность. Они обучались вместе, и с первого же дня знакомства между ними возникла стойкая неприязнь.
«Ворг специально послал его проводить меня вниз? Это намек на немилость?»
Джон осмотрел комнатку, сморщил нос – мол, слишком жирно для предателя Ордена, и махнул рукой палачу. Тот легонько, почти нежно взял Рика за плечо, показывая, что нужно выходить. Рик послушно вышел наружу, всем своим видом выражая смирение.
«Удивительно, что Джон всего лишь переводит меня, а не хихикает злобно под маской, получив возможность причинить мне боль. Но для меня так даже лучше».
Они прошли пустым коридором – сначала Амберли, потом Рик, за ним палач, которого, впрочем, полагалось звать «Брат-Справедливость». Спустились ниже, брат Джон вынул из крепления один из факелов и пошел вперед, освещая себе путь. А вот перед Риком была темень, и он пару раз споткнулся на неожиданных ступеньках. Они все шли и шли, и в душу барда стал закрадываться… нет, не страх. Но что-то подобное. Слишком уж глубоко они заходят.
Наконец, группа жрецов дошла до самого конца коридора. Амберли, которого прозвали «Крыс» за длинное лицо с маленькими глазками и вечно искривленной верхней губой, будто он нюхал что-то не совсем приятное, снял с пояса связку ключей и открыл последнюю дверь.
Войдя в камеру, брат Джон поджег своим факелом те, что висели на стенах. Запахло гнилью – тут давно не зажигали огня. Метущийся свет факелов выхватил дыбу, несколько стульев, кресло с ремнями, и какие-то совсем уж странные приспособления, разгадывать предназначение которых у Рика не было ни времени, ни желания. Он остановился у входа, не зная, что делать дальше.
«Крыс» махнул рукой в сторону кресла. Брат-Справедливость молча подвел к нему Рика – опять предельно вежливо, словно поддерживал женщину на сносях, причем королевского рода, и застегнул ремни. Они крепко держали щиколотки и предплечья Рика. Бард, собрав в кулак волю – все же место не располагало к спокойствию, – и изобразив на лице покаяние, произнес строку из Первой книги Вигеля:
– «И пусть понесший наказание до конца жизни помнит о нем, а остальные забудут о нем и проступке тут же, как оно свершится, ибо первому память будет служить опорой в последующих решениях, а вторым лишь помехой».
Амберли хмыкнул. Подошел, проверил надежность ремней. Рик рассчитывал сбить с «Крыса» спесь, вызвать его на разговор, но тот смолчал. Хотя далось ему это тяжело – веко у него задергалось. Еще раз осмотрев помещение, Амберли отошел к двери, закрыл ее на засов изнутри… и остался стоять, подперев косяк спиной, хоть это и было против правил.
– «Наказание и раскаяние только между двумя», – вновь стрельнул в него цитатой Рик, но без особого успеха. «Крыс» даже не шелохнулся.
«Ладно», – подумал Рик. – «Пусть секут уже быстрее».
И тут его прошибло холодным потом. Для наказания плетью его должны были привязать к столбу, какого демона тут кресло? Он задергался, пытаясь развернуться и посмотреть, что делает за его спиной Брат-Справедливость. У двери гаденько захихикал Амберли.
Раздался непонятный звон. Рик втянул в себя воздух резко, чтобы в голове прояснилось. Металл. Но жаровню не разжигали, значит, каленым железом пытать не будут. Да и не пытка это должна быть, а наказание… Истязатель развернулся, держа в руках какой-то предмет.
