Рентон закашлялся и потер нос, размазав загустевшую кровь по физиономии:
— Ничего я не знаю о планах графа, не вхожу в его личный тайный совет. — Он вновь обратился взглядом к отцу Гомсту. — Господь мне свидетель.
Я наклонился пониже. От него несло чем-то неприятным, словно от залежавшегося на солнце куска сыра.
— Господь действительно твой свидетель, Рентон, он, без сомнения, собирается взглянуть, как ты сдохнешь.
Я сделал паузу — пусть осознает услышанное. Улыбнулся старому Гомсти:
— Ты можешь позаботиться о душе этого славного рыцаря, отец. Хотя грехи плоти, скорее, по моей части.
Райк подал кружку пива, я отпил небольшой глоток.
— Если ты, Малыш Райки, устанешь мародерствовать, значит ты устанешь от жизни, — произнес я многозначительно. Послышались смешки братьев, стоящих на ступенях. — Почему ты все еще здесь, ведь мог бы расчленить парочку трупов в поисках золотой печени?
— Пришел глянуть, как станешь пытать Крысиную Морду, — ответил Райк.
— В таком случае должен тебя разочаровать, — заметил я, — поскольку сэр Крысиная Морда собирается выложить все, что я пожелаю, мне даже голоса не придется повышать. Когда все узнаю, собираюсь передать его новому бургомистру Норвуда. Возможно, фермеры захотят зажарить вояку живьем, и тогда он решит, что еще легко отделался. — Я нарочно затеял этот разговор. Угрозы, произносимые без лишних эмоций, быстрее доходят до сознания.
В топях я напугал мертвяка всего лишь тем, что раскрыл перед ним свой внутренний мир. Интересно, а можно устрашить подобным образом живого?
Однако сэр Рентон не выглядел сильно напуганным.
— Сегодня ты зарезал превосходившего тебя, юнец, еще один находится перед тобой. Ты не стоишь говна на моих подошвах.
Я задел-таки его гордость. Он был рыцарь, и безбородый мальчишка насмехался над ним. Лучшее, что я мог ему предложить, было простое сожжение. Легкая смерть по нынешним временам.
— Мне было девять, когда граф Ренар впервые попытался убить меня, — произнес я. Невозмутимость в голосе далась без усилий, да и незачем было кипятиться. Гнев не страшен — он предсказуем. Гневу сопутствует быстрая развязка, пускай даже и кровавая. — Граф потерпел неудачу, но на моих глазах убили мать и младшего брата.
— Все люди смертны, — заявил Рентон, сплюнув темный кровавый сгусток на ступени. — Что же делает тебя таким особенным?
Верно подмечено. Чем моя потеря, моя боль превосходила боль других?
— Хороший вопрос, — отметил я. — Чертовски хороший вопрос.
Среди пленников, двигавшихся с колонной Марклоса, почти у каждого убили сына, отца, мать или возлюбленную. Убили за последнюю неделю. Если крестьяне его просто сожгут, это будет милосердием по сравнению с тем, что я увидел четыре года назад.
— Можешь считать меня избранным. У кого есть дар, тот и избран. Кому-то достается дар владения луком, — кивнул в сторону нубанца. — Он может попасть в глаз быку с тысячи шагов. Он не прилагает больше усилий, чем остальные, просто стреляет метче, потому что избран. Что касается меня, я просто умею мстить лучше всех. Таков мой дар.
Рентон засмеялся и снова сплюнул. В сгустке я рассмотрел осколок зуба.
— Думаешь, ты страшнее огня, малец? — спросил он. — Я видел, как сжигают людей, и не раз.
Опять попал в точку.
— У тебя хорошие доводы, сэр Рентон, — заметил ему.
Я оглянулся на руины. Рухнувшие стены, почерневшие деревянные остовы, над которыми крыши в прежние времена защищали жителей от ненастья.
— Много сил уйдет на то, чтобы отстроить здесь все заново, — произнес я, — потребуется много дерева и гвоздей. — Глотнул пива. — Занятно, именно гвозди скрепляют строения, но они же наилучшим образом подходят для расчленения человеческого тела на составляющие. — Я пристально взглянул в крысячьи глаза сэра Рентона, темные глаза-бусинки. — Пытка не доставляет мне удовольствия, сэр Рентон, хотя в ней я хорош. Конечно, не лучший в мире, но все же. Самые лучшие палачи получаются из трусов. Они знают, что такое страх и как на нем сыграть. А вот из героев выходят посредственные палачи. Они не понимают обычных смертных. У них все перепутано в голове, они думают только о том, как бы оскорбить твою честь. Трусу наплевать на честь, он привяжет тебя к стулу и разведет под ним тлеющий огонек. Я не трус и не герой, просто умею пытать.
На этот раз у Рентона хватило здравого смысла побледнеть. Он протянул грязную руку к отцу Гомсту:
— Отец, я лишь служил своему господину.
— Отец Гомст помолится за твою душу, — заверил я, — и отпустит мне грехи, когда я освобожу ее от бренного тела.
Макин скривил мясистые губы:
— Принц, вы как-то рассуждали о том, что прервете порочный круг мести. Можете начать прямо сейчас. Отпустите сэра Рентона.
Райк посмотрел на него, как на сумасшедшего. Толстяк Барлоу осторожно хихикнул.
— Да, говорил, Макин, — произнес я в ответ. — Разорву круг. — Достал меч и положил на колени. — А ты знаешь, как разорвать круг мести? — спросил я.
— Любовью, — высказался Гомсти.
Все вокруг притихли, прислушиваясь.
— Разорвать круг означает убить всех ублюдков, досаждавших тебе, — пояснил я. — Всех до единого. Убить их. Убить их матерей, братьев, детей и даже собак. — Провел пальцем по лезвию меча и подождал, пока из пореза не вытечет темно-красная капля крови. — Люди думают, что я ненавижу графа, на самом деле я — большой поклонник его методов. У него лишь два недостатка. Во-первых, он заходит недостаточно далеко. Во-вторых, он — не я. Однако граф все же преподал мне несколько бесценных уроков, поэтому, когда мы встретимся, обязательно поблагодарю его, предав быстрой смерти.
Тут отец Гомсти затянул:
— Граф Ренар плохо поступил с вами, принц Йорг. Простите его, но не благодарите. Он будет гореть в аду за свои злодеяния. Его бессмертной душе предстоит вечно корчиться в муках.
Пришлось громко рассмеяться.
— Вот уж эти священники, не правда ли? Начинают с любви, затем вещают о прощении, а заканчивают вечностью в огне. С огнем у нас полный порядок, сэр Рентон, а про вашу бессмертную душу я еще не решил. Даю на размышления день, может, два. Самое большее — три. Я не самый терпеливый человек на земле, поэтому закончим, как только вы мне расскажете то, что я желаю узнать.
Я поднялся со ступеней, подошел и, наклонившись, погладил сэра Рентона по голове. У него были связаны руки, а кусаться бесполезно, ведь на моих руках латные рукавицы.
— Я поклялся графу Ренару, — упрямо произнес он, пытаясь отклониться и поворачивая голову так, чтобы видеть старого Гомста. — Скажите ему, отец, я поклялся перед Богом. Если нарушу клятву, буду гореть в аду.
