Он попытался воззвать к её разуму:
— Я не враг. Я только что спас тебе жизнь…
— Заткнись! Это из-за тебя мы здесь! Ты во всем виноват! Я с самого начала была против этой затеи! Я бы ударила тебя да боюсь, что не сумею остановиться!
— Хорошо, хорошо, — размеренно произнес Сэт. — Ты не знаешь, что это было?
Против его ожиданий мысли девушки не потекли в ином направлении, она снова выдавила сквозь зубы:
— Замолчи! Лучше не провоцируй меня! Я велела тебе молчать!
Попутно завершив бесцеремонный обыск, она отошла на два шага и обхватила голову руками. На какое-то время она замерла, направив дуло пистолета в копну собственных волос. Другой пистолет она держала в кобуре под мышкой, но у Сэта не было и мысли воспользоваться ситуацией.
Девушка, уже не обращая на него внимания, бормотала что-то бессвязное, что-то, знакомое, но ускользающее.
— Я им говорила. Я говорила… Не стоило сюда лезть… А магии не существует. Нет, не существует… Ни монстров, ни демонов, ни магии!
Сэт, наконец, зацепил хвост ускользающих воспоминаний. Он потянул его, и развернул память, словно рулон бумаги.
На этот раз не было никакой боли в голове, просто его разум на секунду помутился и перенесся назад, в далекое и вместе с тем такое близкое прошлое…
Такси пролетало над городом, спящим и видящим цветные сны о миллионах душ купающихся в страстях и пороках, взбирающимися вверх по стенам небоскребов и сбрасывающими друг друга в пропасть из жажды взобраться как можно выше — на самые вершины.
Дневная суета ушла вместе с убежавшим солнцем, и на воздушных трассах, протянутых невидимыми лентами над тысячами крыш, лавирующих между сотен стеклянных небоскребов, у летающей машины не было иных попутчиков.
Сэт и Сандра сидели в салоне, молча поглядывая в окна и думая каждый о своем. О чем конкретно думала Сандра, несмотря на всю свою прозорливость Сэт определить не мог… Пока еще не мог.
Зато сам он смотрел вниз и размышлял о человеческом муравейнике, изолированном от остального мира неприступными стенами. Современный город — это миниатюрная система, своего рода кастрюля с крышкой, предоставляющая человечеству вариться в собственном соку. Просто удивительно, что люди вообще выжили и не истребили сами себя.
Нет, он ошибался, город не походил на муравейник — здесь была невозможна экспансия вовне. Скорее его можно было сравнить с термитником, где миллионы насекомых выращивали для себя пропитание… Впрочем, и это неверно. Когда дерево, которое служило почвой для их "овощей" полностью превращалась в труху, колония термитов перебиралась в другое. А человечество не могло покинуть города.
Но как тогда люди выживали вот уже сотню лет?
Неужели человечество действительно превзошло природу, и смогло жить вне ее системы? Люди создали свой круговорот? У них появилось своя самовосполняющаяся цепь питания?
Сэту хотелось бы верить в это — но почему-то не верилось. Просветительные каналы объясняли это научным триумфом, позволяющим городу за счет тех крох, которые давали лучи редкого солнца в огромных количествах выращивать особые водоросли, массу которых в свою очередь можно было обогатить биологическими добавками и снабдить разнообразными вкусами. Люди ели на кухнях курицу — но на самом деле поедали особым образом спрессованные водоросли; отведывали в ресторанах говяжий бифштекс — забывая при этом, что пробуют на вкус лишь искусственный наполнитель.
Даже ресурсы затрачиваемые на упаковки продуктов, восполнялись при их же переработке. Полный круговорот — ни что не пропадает из этой системы…
Все вроде было логично. Почему бы человеческому термитнику и не выживать подобным образом в полной изоляции от мира. Но тогда почему что-то в Саймон Сэте противилось этому утверждению всякий раз, когда он об этом думал?
Что это говорило в нем: его чувствительность ко лжи, раздающейся из уст ведущих в телевизионных каналах, или же интуиция разумного человека, шепчущего о невозможности миллионов людей жить в изолированной самодостаточной системе?
Ответа на этот вопрос он не знал. Возможно все же человек добывает какие-то полезные ресурсы вне стен города… Могло ли правительство скрывать, например тот факт, что использует заключенных для добычи скажем урановой руды во внешнем мире, которую расходует для топлива в атомных реакторах тайно построенных в шахтах якобы давно заброшенного метрополитена?
Сэт еще раз посмотрел в окно на сверкающий сотнями огней, в основном рекламного характера, город. Это бы объясняло очень многое — например, отсутствие сверхжесткой экономии электроэнергии.
— Таксист, — неожиданно для себя произнес он, — внеси изменение в маршрут. Я хочу взглянуть на городские стены сверху.
— Приближаться к городским стенам запрещено, — вкрадчиво ответил приятный женский голос. — Наша кампания ставит приоритетной целью безопасность клиентов и не допускает возможности…
— Приблизься на максимально возможное расстояние, и набери максимально допустимую высоту, — попросил Сэт.
— Корректировка маршрута принята, — отозвался все тот же приятный и безмятежный голос.
Сэт повернулся к Сандре и наткнулся на внимательный, оценивающий взгляд:
— Что ты задумал?
— Просто хочу взглянуть на стены, — пояснил он. — Ты не против?
Она молча помотала головой и вновь уставилась в окно.
Тем временем, стены опоясывающие город гигантским сталебетонным кольцом показались на горизонте. Стоило лишь такси вылететь за пределы леса центральных небоскребов, непроницаемо-черные бастионы нависли над серыми, многоэтажными домами подобно вставшей на дыбы волне цунами.
На ее гребне, через каждую сотню метров располагались мощные прожекторы, освещающие ночь по обе стороны стены. Согласно общепринятому утверждению прожекторы расходовали энергию для привлечения туристов, желающих ощутить романтику ночного города, но как обычно Сэт не совсем в это верил. Должно быть, свою роль играла его природная подозрительность, а возможно кажущаяся абсолютная бессмысленность содеянного правительством.
Рядом со стенами располагались ветхие, приземистые дома, большинство из которых принадлежали муниципалитету. В них ютились самые бедные: те, у кого правительство конфисковало собственное жилье и переселило сюда за неуплату налогов; те, кто лишился последнего и доживает свой век без всякой надежды. Существует поговорка о том, как далеко можно скатиться. Так вот, скатываться дальше было некуда — здесь у стен располагалось самое дно пропасти.
