Ольга Мяхар - Быть бардом непросто

Темные, кажется, умеют надолго задерживать дыхание, вспоминает светлый. Хотя не факт. И все же эта мысль его немного успокаивает. Если бы он только успел захватить при побеге из леса хоть какое-нибудь оружие… Но оружие спрятали, не оставив даже шанса к нему подобраться. А он самонадеянно решил, что справится и так…

Не вышло.

Когда вода успокаивается, а на поверхность медленно всплывает слабо подергивающееся чудовище, народ, столпившийся у перил, начинает тихо переговариваться, обсуждая перспективы будущей продажи органов. Бледный до синевы, каменно-спокойный Аид продолжает вглядываться в воду, не реагируя на гомон. Кто-то подходит и осторожно кладет руку ему на плечо.

— Хороший был парнишка. Жаль его.

Аид оборачивается. Мужик заглядывает ему в глаза, громко сглатывает и неуверенно хлопает еще разок по плечу, после чего быстро возвращается к своим односельчанам. Эльф сжимает зубы и что-то тихо сквозь них шипит. Народ переводит это как предложение свалить и не мешаться под ногами. Возражающих нет, и селяне довольно быстро перемещаются в дом старосты — помянуть павшего героя. Тем более что делать здесь все равно больше нечего. Тела монстра и парнишки они вытащат позже. А находиться рядом со злым перворожденным — удовольствие слишком дорогое и, как правило, травмоопасное.

Эльф провожает толпу взглядом и снова смотрит на воду. Лично он никуда уходить пока не собирается.

…Цепляюсь за одну из деревянных опор помоста, наблюдаю за происходящим через щели в досках. Гипнотизирую взглядом пятку светлого. Ну же, давай считай, что я утонул, одевайся, умывайся и вали домой, в свой ненаглядный лес. Пятка, как назло, гипнотизироваться отказывается. Гхыр, никогда не видел, чтобы кто-то из светлых так переживал за темного. Нет, я в курсе, конечно, что мой талант необычен и пением я сумел задеть даже его. Но все же. Тут холодновато. Я, конечно, могу просидеть в воде трое суток и не чихнуть. Но он-то вроде как недавно болел…

Час спустя отдираю пиявок с ноги, одной рукой цепляюсь за опору, второй выбрасываю эту склизкую гадость. Ненавижу пиявок. А тут они какие-то ненормально большие и голодные. Так, глядишь, и впрямь утону.

— Фтор!

Ему не надоело? Даже мне уже как-то грустно. Ну шел бы ты… блин. Ну пожалуйста. Вали домой, а?

— Фтор!!!

А может, у него крыша съехала? Говорят, при сильных потрясениях такое бывает даже у светлых. А тут его только что чуть не съели. Это ведь можно считать сильным потрясением? Гхыр, как нос-то чешется. Чихнуть охота.

— Не бойся, ты не будешь забыт. Я приду в твою деревню и спою им балладу о твоей смерти, — тихо говорит светлый.

Ну да. Папу удар хватит, когда светлый эльф со слезами на глазах заявит, что его сына утопила болотная жаба-переросток. Нет, ну он подозревал, конечно, что я не такой, как все. Но жаб у нас даже девчонки убивают без проблем и угрызений совести. Так что я, получается, и вовсе инвалид.

— Хочешь, я прямо сейчас ее и сочиню? Вот, например…

Его в детстве явно часто роняли. И били головой о стены. Вряд ли он сам по себе столь неординарная личность.

— Мне трудно сочинять, но я придумаю продолжение, не сомневайся.

Бьюсь головой о деревянную опору. Я так больше не могу. Если папаше такое обо мне споет светлый эльф — весь клан будет искать мои бренные останки, чтобы убедится, что я действительно и качественно сдох. А то мало ли — позор нации воскреснет и еще кого-нибудь спасет. А этот кто-то потом точно так же будет носиться по деревням и воспевать мои заслуги.

— Ладно, прощай. Я пошел в темные горы. И… ты был хорошим другом.

— У-у-у-у, ненавижу-у его!

Светлый, поправив прядь своих уже почти высохших волос, направляется к дому. За его спиной над краем помоста появляется рука и цепляется в доски длинными алыми когтями.

— А ну стой! — шипит нечто и, подтянувшись, легко запрыгивает на помост. — Это кто тут любвеобильный?!

Эльф улыбается и, положив руку на дверь, не спеша оборачивается к «утопленнику».

— А, вылез наконец-то. Тогда пошли в дом. Я, между прочим, еще болею, а ты заставил меня просидеть мокрым на холоде целый час.

У меня дергается глаз.

— Так ты что, знал, что я жив?

— Нет. Сидел и скорбел по идиоту, наивно полагающему, что если он все видит в щель между досками, то я его увидеть не в состоянии. — Аид оборачивается и насмешливо смотрит на Фтора. — Кстати, награду за монстра делим пополам. Все же идея поохотиться на него — моя.

С этими словами он разворачивается, входит в дом и захлопывает за собой дверь.

А на помосте остается невысокий худой паренек с острыми ушами и крайне злым выражением глаз.

Из деревни мы выезжаем на следующее же утро. Аид чувствует себя прекрасно, постоянно улыбается и шутит по поводу и без. Я молча еду впереди, не реагируя на его подколки и искренне надеясь на то, что мы в самом скором времени расстанемся навсегда.

Представляю, что будет, если меня сородичи увидят с ним… Один мой внешний вид чего стоит, а тут еще и светлый рядом… Меня убьют из одной только жалости!

— Чего молчишь? Дуешься?

— Да пошел ты!

— Ладно тебе. Барды не должны хмуриться. Они должны творить! Давай, спой что-нибудь, и на душе сразу полегчает. А то такое ощущение, что у тебя зверский понос и ты не знаешь, как мне об этом сказать.

— Отвали.

— Хм. Сегодня ты что-то не в духе. Но все равно выглядишь… мило. Тебе кто-нибудь когда-нибудь говорил, что иметь настолько длинные ресницы — преступление? — Слышится отчетливый скрип зубов темного эльфа. — А то, что в платье тебя нельзя было бы отличить от эльфы? И эти печальные серебристые глаза…

— Они фиолетовые!

— Ты столько подводки нанес, что цвет радужек уже не особо важен.

— Гад. Ну вот какого гхыра ты ко мне привязался? Что я тебе плохого сделал?

— Ты не понимаешь. — Аид потягивается и вежливо скалит клыки в улыбке. — Ты без меня пропадешь.

— Да?

— Да. С такой милой внешностью, пацифизмом и тонкой внутренней организацией…

— Чем?

— Душой. Так вот, если меня вовремя не окажется рядом, страшно представить, как быстро тебя развратят. Поверь, вокруг полно извращенцев.

У меня дергается глаз. А он тогда кто?

— Так, спокойно. Напоминаю: я — темный эльф. И я могу вырубить тебя в любой момент. Да так, что, очнувшись, ты даже имени своего не вспомнишь.