Темные цвета, которые Лидана носила в своем истинном обличье, были забыты ради яркой пестроты. Лидана расплела свои пепельно-каштановые волосы и тщательно расчесала гребнем, которые покупают на рынке немолодые женщины, не желающие видеть в своих волосах седину. Она расчесывала и расчесывала их, пока волосы ее не потемнели и не обрели странный красноватый оттенок. Она не стала их снова заплетать, а после нескольких попыток завернула в два валика над ушами. Затем покрыла их потускневшей серебряной сеткой, закрепив ее на макушке заколкой, с которой на лоб свисала бахрома стеклянных блестящих бусин.
Она затянула корсет, подчеркнувший округлость ее бедер и почти неприлично приподнявший ее грудь. Поверх него она надела шелковое платье, обтрепавшееся по подолу и сверх меры обнажавшее шею и плечи.
Прежде чем зашнуровать его, она быстро взяла из ящичка с косметикой флакончик с жидкостью цвета коричного пунша. С помощью мягкой щетки и кусочка шелка ее кожа, белая, как слоновая кость, стала загорелой кожей женщины, которой много приходится бывать на воздухе, женщине, которая годами чересчур щедро пользовалась косметикой. Она подтемнила и подвела брови, нанесла на щеки яркие румяна. Вынула из маленькой коробочки мушку, подцепила ее указательным пальцем и приклеила над верхней губой над мазком жирной губной помады.
Критически осмотрев себя в зеркале, Лидана добавила пару ожерелий из дешевых камешков и стекла, перемежавшихся бусинами из неполированного серебра и меди. На каждую руку надела по несколько браслетов.
Пока Лидана занималась собой, Скита снова вернулась, также переодетая – в этом обличье ее хорошо знали в самых злачных местах города. С помощью той же самой жидкости, которой пользовалась Лидана, она сделала свою кожу не темной, а просто грязной. Причем натерла она все тело. Так что вид у нее был такой, будто ее нужно хорошенько вымыть не раз и не два, прежде чем ее можно будет допустить в хорошую компанию. Вылив остаток жидкости в таз, она сунула туда голову, затем разобрала волосы вымазанными в сале пальцами, так что они теперь висели омерзительными жирными космами.
Высохнув, она взяла кусок очень плотной ткани и туго замотала ею грудь. Ее можно было сейчас принять за мальчика – одного из тех малолетних разбойников, что шатались у каналов. Слишком свободные штаны она подвязала веревкой, надев сверху широкую рубаху не по росту, подпоясав ее страшно поношенным и не раз чинившимся ремешком. Скиты больше не было, как не было больше и Лиданы.
Их сменили Матильда, торговка бусами и всякими безделушками, державшая занюханную лавку у дальнего южного канала, и Угорь, ее не то мальчишка на побегушках, не то племянник, чье искусство освобождать горожан от кошелька вызывало восхищение у его уличных приятелей.
Матильда имела репутацию женщины гулящей. Шли толки, что она положила глаз на одного моряка, хотя никто никогда его не видел. Но когда она исчезала на несколько дней, судачили, что она гуляет с каким-нибудь тороватым морячком, вернувшимся из прибыльного плавания. С другой стороны, женщины подворья Морского Кота завидовали ей и уважали ее, даже в чем-то побаивались. Уже несколько раз Матильда подтверждала, что обладает ясновидением, может дать ответ о пропавших мужьях или сбежавших дочерях, а порой и присоветовать что-нибудь, благодаря чему удастся освободить родичей из-под стражи. Хотя она торговала лишь дешевыми безделушками, женщинам они нравились, и торговля у нее шла бойко.
День был спокойный. Лидана зевнула и поняла, что проголодалась. А что она ела? Рано поутру только сухарики и вино. Но, похоже, Скита заблаговременно подумала обо всем, поскольку она достала корзинку, а из нее сыр, хлеб, вяленое мясо и две истекавшие сладким соком булочки.
Нужно подождать, пока город не узнает о захватчиках. Переменив обличье, Лидана уселась, скрестив ноги, на пол и стала детально припоминать, что сегодня сделала королева, выискивая слабые места в своих торопливых приготовлениях.
– Том сдержит слово, – Скита притушила лампу, так что она еле-еле горела. – Он человек не простой. Лидана вздохнула.
– Слухи слухами, но как подумаешь о том, среди кого они ходят, так и призадумаешься. Да, я слышала, что Тому можно верить. Я только надеюсь, что он достаточно хитер, чтобы справиться с Шелирой. Она делает то, что ей сказано, только тогда, когда у нее нет времени на раздумье. Но, – Лидана безнадежно воздела руки, – что мы еще можем сделать, когда у нас так мало времени? А ведь у нас было время. – Ее рот дернулся, и помада испачкала зубы. – Но полгода назад мы были словно слепые. Мы видели, что Бальтазар и его армия делают на севере и думали, что наш город не привлечет его внимания, пока он разбирается с баронами Шлада. Да и будь мы готовы защищаться, что мы могли ему противопоставить? Горожане стали бы сражаться за свои семьи и дома, но ведь они не закаленные походами ветераны. У нас нет стен, которые выдержали бы удары осадных орудий, когда-то сокрушивших Хардклау. Нет, остается только прятаться и ждать с терпением термитов, способных свалить вековой дом.
Она взяла почти пустую корзинку с едой и начала ее тщательно укладывать. Странное оружие, но лучшего у нее нет. На дно она положила шкатулку со злыми камнями, поверх – груду бус, некоторые нанизанные на нитки, другие в мешочках. Ей трудно было сдерживать нетерпение, она хотела поскорее выйти из дворца и приступить к осуществлению своего плана, но им нужно было прикрытие.
– Угрю пойти проверить? – Скита еще больше стала похожа на парнишку. Наверное, ее тоже угнетала необходимость остерегаться. Лидана поразмыслила, затем кивнула. «Мальчишка» быстро сорвался с места и исчез в простенке.
Лидана повертела в пальцах нитку нефритовых бус – камень бледноват и трещиноват. Перебирая бусины одну за другой, внутренне читая молитву, она заставила себя подумать о другом – об Адели. Она верила в Храм, эту веру она впитала с молоком матери, и знала, что у преподобной есть особые способности, казавшиеся обычным людям чудесными. Однако в душе она предпочитала действовать и надеялась, что Сердце и Та, что стоит за ним, благосклонны к тем, кто защищает себя сам, если дело их правое.
Адель была в безопасности. Она не верила, что даже Бальтазар или его взысканный Тьмой маг осмелятся вступить в монастырь. Храм слишком глубоко вошел в их жизнь. Его собственные вассалы восстанут против него, если он так сделает. Но ведь можно было проникнуть в Храм и по-другому, кроме как ломиться с оружием в беззащитные его двери. Беззащитные? Она отсчитала еще одну бусину. Они под защитой куда менее ощутимой – и куда более мощной – чем любые запоры, сделанные рукой человеческой.