А легкость, с какой Джироламо угадывает мысли собеседника — что это такое: всеведение пророка, расчет, логика или просто звериное чутье?
Итак, он не нашел Джироламо и потерял себя.
День уходил. Тени гор заполняли долину. Тропа манила вниз. Но Джироламо велел ему остаться… Он вернулся во двор. Почти налетел на Логана, который с засученными рукавами, нес бадью с водой. Логан внимательно взглянул Дирксену в лицо.
— Ты не болен?
— Нет, — и отодвинулся, чтобы избежать дальнейших распросов. Однако Логан, пожав плечами, отошел. Здесь никто ни у кого над душой не стоял. И Дирксен остался один со своим отчаянием, черным отчаянием. Так это теперь называлось.
В прежние времена он бы объяснил свое состояние тем, что двое суток не спал. Но он больше ничего не объяснял. Мысль о том, что он, разумный просвещенный человек, вопреки всем усилиям, превращается в пешку, была непереносима. И, беспомощный перед этим чужим и неопределенным, которое грозило смести все, чем он жил до сих пор, Дирксен бесплодно бродил, не сознавая, где он.
Очнулся он во дворе. Стояла ночь. Все окна были темны, кроме одного — можно не спрашивать, чьего. Оно ровно светилось. Дирксен невольно отступил назад, чтобы его не заметили.
Фигура Джироламо у стола выступила еще четче. «И вот так все время», — подумал Дирксен. — «Он на свету, я в тени». И внезапно все все страшное и бесформенное, что мучило и унижало его, обрело облик сидевшего за столом человека. За столом сидел в_р_а_г. Дирксен почувствовал, как внутренняя расслабленность исчезает, уступая место некоему решению, еще не осознанному. Пока он знал — оставаться рядом с этим человеком он больше не может, иначе погибнет. Не может он и бежать — следует исполнить свой долг. Значит, чтобы избежать гибели и позора, нужно защищаться. Любой ценой. Да нет. Все гораздо проще. Просто — защитить себя.
Он оглянулся. Ворота полуоткрыты — вызывающе. И лошадь, бродящая в лощине… Его взгляд снова вернулся к окну. Белые листы на столе — он так и не узнал, что там написано, кроме «свободных людей». И этого тоже не узнал… Вечная спокойная улыбка на лице пишущего. Улыбка бесчувственного торжества. Так я заставлю тебя почувствовать! И еще обрывки чьих-то слов… «он плохо кончит… там, где замешаны чувства…» Прежде, чем Дирксен захотел вытащить пистолет из-за пояса, он обнаружил, что уже держит его в руке.
Джироламо поставил точку в конце фразы. Отложил перо. несколько раз сжал пальцы в кулак. Потом встал, подошел к окну и остановился, глядя в темноту. В этот миг Дирксен выстрелил. И тут же бросился к воротам. Однако он успел заметить, как упал Джироламо. Промахнуться на таком расстоянии было невозможно.
Несколько шагов осталось пробежать ему, несколько футов. Когда он уже держался за створки ворот, что-то заставило его обернуться. Убитый им Джироламо стоял на пороге и целился в него. Это видение и пуля настигли его одновременно.
Остальные тоже успели выбежать из тех помещений, где они ночевали, похватав оружие. Поняв, что произошло, они пустили его в ход. Остервенясь, мужчины стреляли и стреляли в распростертое на плитах головой к воротам тело, хотя Дирксен был давно уже мертв. Прервал их отчаянный крик Модесты. Джироламо уже не стоял, а лежал на боку, отбросив пистолет. Затем приподнялся, опираясь на правую руку. Левой он продолжал зажимать рану. Между пальцами его толчками билась кровь. Но он заговорил, и его голос, несколько хриплый, был сильным, твердым и звучным — голос, которому они все привыкли беспрекословно подчиняться.
— Сандро! Возьмешь этот труп, отвезешь в Форезе. Пусть наши повесят его перед окнами Армина. На грудь — записку: «Джироламо жив». Воззвание — отдашь.
Логан! Рана смертельная, но ты сделаешь так, чтобы я прожил еще сутки. Завтра мы с тобой и Хейгом будем в Бранке. Там я проеду по главной улице, на виду у народа. Я скажу им, что уезжаю на Север, как собирался. Но вернусь. Потом вы похороните меня. Тайно. И, — он обращался уже ко всем, — вы будете молчать о моей смерти. Нужно, чтобы все знали — и помнили — Джироламо жив! Откинувшись назад, он глубоко вздохнул, и глядя на обступивших его людей, которым никогда не пришла бы в голову мысль оспаривать его слова, повторил:
— Джироламо жив! Жив, вы слышите!
Любое коммерческое использование настоящего текста без ведома и прямого согласия владельца авторских прав НЕ ДОПУСКАЕТСЯ.
Парламентский билль о правах для католиков (1778 г.) вызвал недовольство лондонской черни, вылившееся в открытый бунт, который разразился 2 июня 1780 г. и был возглавлен лордом Джорджем Гордоном (1751–1793 гг.) Вооруженные беспорядки в Лондоне продолжались неделю и были подавлены правительством.
Джироламо Савонарола (1452–1498 гг.) — монах-доминиканец, проповедник воинствующего аскетизма. Возглавил государственный переворот во Флоренции (1494 г.), способствовал установлению теократической республики. В 1497 г. отлучен от церкви, впоследствии казнен.
