Крадучись, она проскользнула по коридору и спустилась по лестнице в свою собственную спальню. Судя по отсутствию света за дверью Титуса, он уже спал, счастливый сознанием того, что сестра на один день приблизилась к заплыву с Током. «Погоди, Титус, — пробормотала она, натягивая на голову стеганое одеяло и включая фонарик. — Сначала я доберусь до этих палочек, а потом… посмотрим, кто кого». Она вытащила листки с заклинаниями из-под пижамы и принялась заучивать их наизусть.
Шлосс спал, тяжелый воздух сгустился от сновидений, а нежный плеск волн на берегу создавал ритмичный фон мелодии сонного посапывания. Погруженной в свою полярную ночь Стрега-Нонне снились эскимосские иглу и лед. Морозильник слегка жужжал и постукивал, питаемый тонким кабелем, который змеился от ее ложа к розетке в стене. Несколько ярдов пола на его пути были покрыты желтоватой лужицей. Эта лужица состояла из жидкости, просочившейся из забытых Пандорой пакетов с рыбными палочками, профитролями и мороженым. Поначалу это была довольно мерзкая комбинация из рыбного бульона, растаявшего шоколадно-бананового мороженого, мятно-шоколадных хлопьев и клубничного сока. Но таковой лужа была четырнадцать часов назад.
Теперь же в мягком тепле подвала лужа превратилась в то, что можно было с уверенностью определить как биологическое бедствие. Бактерии в ней формировались, росли, достигали зрелости, обзаводились детьми и становились дедушками и бабушками. Все эти кишащие мильоны и тьмы организмов кормились лужей, приходили за добавкой, микроскопически отрыгивали и благодаря изобильности пира испускали огромное количество едких газов. Лужа воняла. Мультитьюдине, пропустившей завтрак из шкурок бекона, лужа представлялась чем-то вроде райских кущей.
«О ДА, — думала она, мчась к луже на всех парах. — О ДА, о ДА, — продолжала она, закатывая верхнюю губу и обнажая длинные желтые зубы. — Мммхммм, сладенькая рыбная тухлятинка, ммхмм, кисленькая сырная гнильца, ммХМММ вкус разложения, ммХМММ? А вот и резиночки пожевать… БАНГ? Ого… Фссшш…
Без этого фейерверка можно было бы обойтись, — подумала Мультитьюдина, потирая обожженный нос и оценивая ущерб, нанесенный усам. — Хорошая еда не нуждается в подобного рода украшательстве». Попискивая от возмущения, она стремглав выбежала из подвала и понеслась наверх в свое убежище под кроватью Титуса.
Холодильник, безмолвный свидетель происшедшего, начал приспосабливаться к новым условиям существования в качестве просто большого ящика. Началось таяние.
Над Стрега-Шлоссом занималось утро, сырое и серое. Дождь покрывал поверхность рва рябью, похожей на тяжелый случай юношеских прыщей, и Ток забился под островок кувшинок. Лужи разрастались, с карнизов лило, а окна запотели изнутри. В плохую погоду подземелье имело обыкновение отсыревать и подтекать, поэтому из чувства сострадания миссис Маклахлан разрешила Сэбу, Ффупу и Ноту пойти в кухню обсушиться. Мари Бэн у плиты помешивала в кастрюле вулканически булькающую кашу. Ее желтые ноги были обуты в несообразные пушистые розовые тапочки, украшенные маленькими кроликами. Сморщив рот и прищурив глаза, она пыталась игнорировать Нота, который, не отрываясь, смотрел на ноги поварихи, лелея надежду на то, что она обута в его завтрак.
Титус сидел напротив зверей, периодически чихая, и методично работал челюстями над съедобной частью завтрака, надеясь, что, когда он доберется до несъедобной, его челюсти сведет судорогой от усталости.
— Еще мюсли, дорогой?
— Нннг, — отозвался он, героически дожевывая.
Когда миссис Маклахлан повернулась к нему спиной, чтобы проверить состояние малиновых булочек, пекшихся в духовке, Титус быстро пододвинул миску с мюсли Ффупу.
Дракон выразительно посмотрел на него.
— Забудь об этом, приятель, — сказал он, пренебрежительно подталкивая миску когтем обратно к Титусу. — После того, что нам предложили вчера вечером, я больше никогда не буду доедать за вами.
Титус с надеждой повел бровью в сторону Сэба. Глаза грифона стали холодными, словно камни подземелья. Титус вздохнул. Нот оставался безучастным ко всему, кроме ступней Мари Бэн, окруженных такой восхитительной розовой пушистостью… Еще раз тяжело вздохнув, Титус принялся за сороковую ложку мюсли.
Наверху Пандора исследовала свою добычу.
— С такими заклинаниями я смогу уменьшить тебя до размеров жучка, — бормотала Пандора, мысленно разговаривая с отсутствующим братом. — А потом расплющить тебя, чтобы кишки с чмоканьем вывалились наружу…
Одну и три четверти палочки спустя Пандора начала понимать суть магии. С первым светом дня она выскочила из кровати, перечитала соответствующие инструкции в бумагах из маминого скоросшивателя и выбрала свою первую жертву. Топорщась от бесчисленных оборочек, кружавчиков и нижних юбок, на вешалке висело ее самое ненавистное платье. Будучи причиной многих гардеробных войн, это платье самым извращенным образом пережило все Пандорины попытки уничтожить или испортить его. — Но на этот раз… — злорадствовала девочка, обводя платье одной из похищенных палочек, на этот раз…
Кружева на воротнике поднялись и зашевелились под легким ветерком, вызванным пассами Пандориной палочки. Вместе с тихо звякнувшей вешалкой платье упало к ногам Пандоры, где принялось превращаться в совершенно одинаковые платьица одно другого меньше — на восемь, семь, шесть, пять лет, на четырех-, трех-, двухлетних девочек, на девочек в возрасте Дэмп, на младенцев и новорожденных. Каждое платьице медленно таяло, пока, наконец, облегченно вздохнув, Пандора не подняла с пола самую маленькую версию своего платья.
— Когда я найду малюток Мультитьюдины, это как раз будет впору одной из них, — сказала она, держа миниатюрную вещицу на ладони.
Через несколько часов комната Пандоры радикально изменилась. С ламбрекенов свисали две занавески, размером с носовой платок каждая. Миниатюрная библиотечка из книг, величиной с почтовую марку, валялась в углу книжной полки в обреченном беспорядке, теряясь в огромном пустом пространстве. Платяной шкаф Пандоры превратился в ее новую шкатулку для бижутерии, а пол спальни был усеян мишками и куклами размером с палец. Встречались тут и серьезные потери — например, было неясно, как Пандора собирается спать, поскольку ее кровать сделалась не больше спичечного коробка, a CD, величиной с булавочные головки, превратились в откровенно бесполезные чешуйки. Тем не менее Пандора торжествовала.
— Маркиз, барон, сожми лимон, — проговорила она. — А теперь попробуем что-нибудь поприкольнее. — Она с размаху бросилась на кровать, забыв, что та стала жертвой процесса обучения. Послышался тихий треск.
