Иегуда поймал себя на том, что думает о поражении и смерти так холодно, будто бы все уже кончено, и кровь вытекла из его жил, густея в сухом воздухе Иудейской пустыни. Это был холод опыта, холод давно обретенного знания, а старое знание вызывает в душе равнодушие – так ветер вызывает шелест листвы. Ему ли, уже умершему для всего мира в далекие весенние дни, бояться новой кончины? Право же, смешно! Разве страшно мертвецу умереть?
«А ведь я знаю, когда все произойдет, – подумал старик отстраненно. – Знаю наверняка. Даже день знаю. Роковой день, правда, друг мой? Неужто осталось так мало времени?»
Но тот, кто умер в этот ненавистный день много весен назад, молчал. Потому что мертвецы молчат, какие бы сказки не рассказывали бродячие волхвы да вечно голодные проповедники и актеры для развлечения народа.
Над Асфальтовым озером висел наполовину съеденный сыр луны, холодные белые блики скользили по темной воде, гонимые легким бризом, и на востоке, во мраке, вздымались вверх невидимые во тьме громады далеких гор.
Иегуда закрыл глаза, погружаясь в старческую полудрему, полную теней и голосов давно ушедших людей, истлевших запахов, стершихся чувств…
Хотя нет, по ту сторону реальности чувства не стерлись, и даже запахи…
Он чувствовал запах сырой рыбы, воды, подгнивших на солнце водорослей, как будто бы не балансировал между бытием и небытием в поднебесье на краю Иудейской пустыни семидесятипятилетний дряхлеющий старик, а шел по берегу Галилейского озера пружинистой легкой походкой молодой тридцатилетний человек, темнобородый и рыжеволосый…
Израиль, наши дни. Иудейская пустыня неподалеку от Мертвого моря
План передвигаться по ночам был хорош чисто теоретически.
Шагровский убедился в этом сразу же, как только они тронулись в путь. Иудейская пустыня – не Кара-Кум или какая-нибудь там Сахара. В сравнении со скалами, по которым беглецам приходилось пробираться в свете луны, прячась в глубоких черных тенях, пески могли показаться асфальтовым шоссе. Даже не будь Арин обессилена раной, жаждой и суточным переходом, им бы пришлось несладко, а уж учитывая, что и сам Шагровский энергией после всех приключений не фонтанировал – было совсем нехорошо.
За час они не преодолели и полукилометра, зато три раза едва не свернули себе шею, перебираясь через угловатые камни, на которых расселись скорпионы, и Валентин, оступившись, так рассадил себе локоть об острый скальный выступ, что рукав стал мокнуть кровью.
Квадроцикл, который еще недавно гудел мотором, как москит крыльями, где-то на пределе слышимости, теперь ревел неподалеку – злобно, мощно, угрожающе. Если прислушаться к эху, бродившему между скалами, то становилось понятно – в ущелье передвигаются несколько четырехколесных машин-«проходимцев».
По скалам, конечно, на них не полазишь, но для езды по высохшим руслам и каменному бездорожью здешних мест квадроциклы подходили как нельзя лучше. Погоня приближалась, обшаривая стены ущелья яркими бело-голубыми лучами фар и портативных ксеноновых фонарей. Спрятаться от преследователей, конечно, было возможно. На поднимающихся к звездному небу скалах было полно выступов, кое-где валуны, наползая друг на друга, образовывали неровные стенки, похожие на искусственные укрепления, вдоль которых тянулись, переходя в языки осыпей, узкие, как ленты, козьи тропки. Спрятаться на склоне – это одно, а вот передвигаться по нему – совсем другое. Уйти от погони невозможно. Значит, то, что их найдут – вопрос времени. И как догадывался Шагровский, прислушиваясь к шуму мотоциклетных моторов, разрывающих ночь, достаточно короткого времени.
– Ты как? – спросил Валентин спутницу, невольно понижая голос.
– Бывало лучше, – отозвалась Арин хрипло.
В свете луны было видно, как сильно бьется жилка на ее шее.
– Но ничего… Идти я могу.
– Куда? – спросил Шагровский, невольно усмехнувшись, но в этой усмешке не было ничего общего с улыбкой. – Если мы пойдем понизу, нас догонят через пять минут. Ну через десять. Слышишь? Три квадроцикла, кажется?
– Похоже на то.
– Останемся здесь – вычислят к утру. До рассвета осталось совсем чуть-чуть…
– А если подняться наверх?
– С твоей рукой? Нереально. Думаю, что они и поверху пустят людей.
– Сидеть здесь и ждать, пока нас поймают – лучше?
– Конечно, нет… Но если мы сорвемся и разобьемся о камни, результат будет тот же…
Шагровский посмотрел на лежащий рядом с ним «узи» и крякнул от досады.
– Эх! Ни одного патрона к машинке нет…
– У них есть, – сказала Арин, показав подбородком в сторону, откуда приближалась погоня. – Сколько человек может быть на трех квадроциклах?
– Шесть максимум. Но вряд ли по такой дороге будут ехать по двое. Скорее всего – на каждой машине по одному водителю. А сзади – оружие, вода и все такое.
– Они не ждут от нас сопротивления, – торопливо выговорила девушка, сверкая глазами. – Они ждут, что мы будем бежать. Бежать и прятаться, как звери. Значит, мы должны все делать наоборот…
– Лечь у них на виду? – невесело пошутил Шагровский. – Хорошая идея. Впрочем, умереть, не мучаясь, неплохой выход. Так?
– Если придется умереть, то лучше уж забрать с собой кого-то из этих тварей…
Забывшись, Арин взмахнула раненой рукой и тут же вскрикнула от боли.
– Ты предлагаешь спрятаться за камнями и испугать их до смерти? У меня, кроме пустого автомата и швейцарского ножа в рюкзаке, ничего нет…
– Лучше, чем совсем ничего.
– Для рукопашного боя маловато будет…
– Оторви от рубашки полу, – попросила девушка. – И поищи палку. Если ты найдешь рычаг, то сможешь столкнуть вниз этот валун. Если никого не придавишь, так, по крайней мере, завалишь проезд.
– Ты всерьез думаешь на них напасть?
– Думаю, – отрезала Арин. – И нападу. Знаешь, ждать, пока меня зарежут, как овцу – это не мой стиль. Я умею кусаться.
Ткань рубахи оказалась прочной, и Валентин был вынужден воспользоваться ножом.
– Это зачем? – спросил он, протягивая отрезанное спутнице.
– Как маленький Давид победил Голиафа? – спросила Арин. Даже в темноте было видно, что, несмотря на смуглость кожи, она болезненно бледна. Капли пота обильно выступали на границе волос и катились по лицу одна за другой, хотя предрассветный холод и сопровождающая его сырость уже проникали под кожу и выворачивали натруженные суставы. – Я служила в армии, Вэл. Служила, как гражданка Израиля, пусть и арабского происхождения. И проходила курс выживания. Нас учили – пока у тебя есть руки и ноги, пока тебе не выбили зубы, не вырвали ногти – у тебя всегда есть оружие. Пора проверить это на практике…
