Мутные глаза его налились цветом и заблестели, совиное лицо из пятнисто-бледного стало привычно-багровым, осанка выпрямилась, и даже взъерошенные волосы, казалось, сами собой улеглись в некое подобие прически.
— Уф-ф! — наконец выдохнул Громыко и улыбнулся: — Ох, и полегчало… А то думал — все, кранты, так и помру на бегу…
— Да что случилось-то? — не выдержал Илья, — по какому поводу такая опохмелка?
— Айн момент! — Громыко поднялся, подхватил с дивана папку и шлепнул ею об стол. — В общем, дело скверное. Тухлое, мать его, дело! Начну по порядку…
При Патриархии, как вы все догадываетесь, подвизается и кормится куча всякого народа, духовных званий не имеющего. Ну, водители, уборщики, бухгалтера там или вот мы, охрана. Ну, и журналисты тоже есть, писатели там… и прочие мастера культуры. Причем не все за деньги трудятся, многие по убеждениям, искреннее слово и дело Божье несут и отстаивают.
Громыко прервался, потянулся к бутылке, но под укоризненным взглядом графа спрятал руку в карман и продолжил менее витиевато:
— Короче! Убили месяца полтора назад, как раз под Новый год, некоего господина Раменского. Страшно убили. Жутко. Настругали, как колбасу! В натуре, по ломтику отрезали, уроды. Я — мужик бывалый, всякое видал, но такого…
— Постойте, Николай Кузьмич! Раменский — это журналист, если не ошибаюсь? Его статьи, посвященные борьбе православия и католичества на Западной Украине, весьма познавательны, да-с. — Граф покачал головой: — Кому же он помешал?
— Да хрен его знает! — Громыко сокрушенно махнул рукой, — Раменский этот про секты много писал в последнее время. Вот, как мы думали, сектанты его и того… Почикали. Твари, мать их в рот! Прости меня, Господи, за слова бранные, не со зла я!
Громыко широко перекрестился на шкуру зебры и снова взялся за бутылку:
— Ну, а вам куда наливать? Давайте выпьем за упокой души невинно убиенного, и я продолжу…
Граф достал из буфета рюмки. Громыко наплескал в них «Реми Мартин», себе опять налил полстакана, и все молча выпили. Митя принюхался и скривил лицо. Спиртного он не любил и, в отличие от своих сверстников, не пил даже пива.
— Ну вот и славно. Так на чем я остановился? — Громыко закатил глаза. — А-а-а, сектанты! Короче, пригласили меня в лавру и попросили: «Вы, Николай Кузьмич, опыт в расследовании таких дел имеете огромный. Месть — это не христианское понятие, но закон должен торжествовать! На органы наши правоохранительные надежды мало, так вы уж постарайтесь, разыщите злодеев».
Ну, я и начал искать. Сперва думал — ерундовое дело. Почерк-то характерный, маньячный. Я с ребятами знакомыми из МУРа связался, выяснил — следы есть, хотя и не так чтобы много…
Убили Раменского на даче, в Подмосковье. Место глухое, далекое — станция Бобылино. Это за Дмитровом, туда, к Талдому ближе. Кругом леса, болота. И чего покойник так далеко дачу имел? Не бедно вроде жил… Ну да это лирика все.
Поехал я на место, оглядеться, по дороге копию протокола почитал, мне Ванька Кокин, он в полковниках теперь, перекинул по старой дружбе. В общем, случилось все так: развелся Раменский с женой, как раз накануне. Со зла отписал ей квартирку, а сам на даче поселился. Каждый день «фольксваген» свой туда гонял.
В день преступления приехал он в Бобылино поздно, часов в одиннадцать вечера. Что характерно — один. Нормальные люди Новый год в одиночестве не встречают, а он… Видать, крепко страдал мужик.
Дом у него большой, капитальный, с гаражом, с отоплением. Загнал Раменский тачку, запер гараж и через заднюю дверь в дом вошел. Тут его и приняли. Сразу ногу пробили чем-то острым типа заточки. Эксперты установили — прямо в бедренную артерию попали. Наверное, кричал он, убежать пытался, но следов борьбы нет, только лужа кровавая на полу.
После этого преступники, — как минимум трое, судя по всему, — затащили Раменского на второй этаж. Ну, тут и началось… Там даже потолок в кровище! Жуткое дело. Зачем они его пытали, чего хотели узнать — один бог ведает.
Перед тем, как убить, уроды эти ему ноги отрезали. Аккуратными такими кусками, сантиметров по пятнадцать. И одну странность эксперты подметили: они резали, а он все не умирал, хотя должен был от болевого шока в самом начале скончаться. Анестезии-то никакой!
— М-жет, пья-ный-б-л? — поинтересовалась Яна, внимательно глядя на Громыко.
— Да нет, он вообще не пил… И в крови все чисто. Но это семечки! Когда неизвестные прикололи наконец беднягу Раменского, прямо в сердце, все той же заточкой, причем с такой силой, что заточка в пол на сантиметр вошла, то на этом не остановились, еще и над трупом глумились…
— Мерзостная история, — проскрипел как бы про себя Торлецкий. Митя сидел бледный, уткнувшись в стакан с остывшим чаем. Илья ковырял серебряной ложечкой торт.
— Но и это не все, мать его! — Громыко раскрыл папку. — На лбу у Раменского эти твари вырезали знак. Типа буква «г» и завитулька сверху. Вот!
На стол легла ксерокопия фотоснимка. Илья глянул только — и сразу отвернулся. С синеватого листа на него глянуло жутко обезображенное человеческое лицо — без носа, ушей и с темными дырищами вместо глаз.
Митя и вовсе не стал смотреть, зато Торлецкий и Яна внимательно изучили снимок.
— Эт-т-не-б-ква «г»! — уверенно сказала Коваленкова.
Граф кивнул:
— Абсолютно согласен, мадемуазель Яна. Это старославянская «глаголь», а «завитулька» сверху, именуемая «титло», означает, что в данном случае это даже и не «глаголь», а цифра «три». Предки наши арабских и римских цифирей не знали и пользовались своими обозначениями. «Аз» с завитулькой означало — цифра один, «буки» пропускались, «веди» — это два, и так далее…
— Ну, не одни вы такие умные, — Громыко усмехнулся, убрал страшный снимок обратно в папку. — Муровцы эту тему про старославянскую цифирь тоже сразу просекли. Пока суд да дело, я своих бойцов поднял — и пошли мы секты шерстить. Сатанистов, в первую очередь, ну и остальных, от пятидесятников до кришнаитов, в рот им всем немытые ноги!
— Ну-и-как? — спросила Яна. — С-танисты? У-г-дала?
— Фиг-с-два! — Громыко тяжело вздохнул, — стал бы я вас пугать этой историей, кабы ларчик так просто открывался…
Пока мы кололи этих убогих да скаженных, прошла почти неделя. Тут мне опять Ванька Кокин звонит. Так и так, грит, следственная бригада создана межведомственная, с фээсбэшниками. Я, грит, в составе. Хошь, грит, и тебя включим, экспертом.
Ну я ему отвечаю: мол, спасибо, Ваня, пока не надо, но в честь чего буча-то? Раменский что, племянником Чубайса оказался? Почему бригада? Почему ФСБ? А он в ответ: Коля, тут серия. Наш Раменский — девятый покойник за два года. Всех валили по-разному, но всем на лбу эту буквицу резали. И еще — все терпилы по северу Подмосковья раскиданы.
