— Богиня, — значительно прошептал Кода.
Исангард поднял меч, который оставила ему Зират.
— Выгодный обмен, ничего не скажешь.
— Мечи — сталь для свободных, — сказал Кода. — Железо для рабов — цепи.
Исангард провел ладонью по клинку.
— Красивый, — нежно сказал он. — Я дам ему женское имя, и другой подруги у меня не будет.
— Это обычай? — полюбопытствовал Кода.
— Нет, это я так решил. Я назову его именем моей матери. Ее звали Атвейг.
— Красивое имя, — вежливо сказал Кода.
Исангард перевернул клинок другой стороной и побледнел. Кода впервые видел его испуганным и, еще не зная, в чем дело, сам не на шутку перетрусил.
— Что там?
Исангард прикрыл глаза, чтобы успокоиться.
— Ничего особенного, — нехотя сказал он. — Смотри сам.
Кода с опаской заглянул, вытягивая шею.
— Меч, — сказал он, недоумевая.
Исангард провел пальцем по надписи, сделанной на клинке четкими ломаными буквами.
— «Я Атвейг», — прочел он. — «Подруга Исангарда».
В белый городок они вошли за несколько часов до заката. Кода плотно завернулся в свой рваный плащ и низко опустил капюшон, скрывая уши. Он был похож теперь на ребенка лет десяти, который цепляется за руку старшего друга и, пыхтя от усердия, семенит рядом.
Над главными воротами города, сложенными из обожженных кирпичей, лениво шевелился пыльный флаг с изображением крылатого змея на зеленой ткани. Против флага стояла статуя богини с чудовищными бедрами. Статуя была покрыта серебряной краской, которая изрядно облупилась. Теперь статуя имела жалкий вид, словно владычица Хаддаха подцепила какую-то скверную болезнь.
По случаю праздника, который назывался Весеннее Неистовство Инанны, у ног статуи лежал венок из бумажных цветов, который возлагался ежегодно местными почитателями культа. По обе стороны статуи неподвижно стояли две толстенькие девочки, одетые в одинаковые черные платья, — храмовые ученицы. За ними лениво наблюдал жирный жрец, совершенно лысый. Он сидел на вросшей в землю лавочке и подремывал, истекая потом.
У ворот было тихо. Издалека доносилась музыка и нестройное пение.
Исангард остановился. Ворота вели в мир людей. После пустыни и поющего ущелья в горах он возвращается к людям, и Исангард заранее знал, что полюбит этот городок и будет вспоминать его. Бывают такие города — и поглядеть толком не на что: глухие белые стены, подсыхающий на крышах навоз, яблоневые или миндальные ветки, поднявшиеся над забором, бурые воды реки под обрывом, постоянное присутствие гор, и больше ничего… но есть в них что-то, от чего так и тянет бросить все и вернуться туда навсегда.
Исангард смотрел на стены Хаддаха, на ломящиеся из-за заборов на волю цветущие ветки, на уходящие в гору узкие улицы, по которым стекала невесомая пыль. Сейчас они поднимутся по узкой улочке на площадь и получат даром незнакомый праздник мира людей.
Кода, исподтишка наблюдавший за своим другом, подергал его за руку.
— Исангард… Я есть хочу.
— Сейчас что-нибудь купим, — отозвался Исангард.
Они пошли наверх. Человек впереди, пустынный гном, прихрамывая, за ним. Исангард слышал, как сопит маленький Кода, и немного замедлил шаги.
Рыночная площадь была обнесена невысоким глинобитным забором. Посреди площади ходила по кругу старая лошадь и вращала колесо, к которому были прикреплены специальные сиденья для желающих прокатиться.
Пожилые хаддахские дамы, которым в день Весеннего Неистовства Инанны полагалось пускаться во все тяжкие, сидели на пятках кружком, уронив покрывала на плечи и распустив седые волосы, и пели слаженным хором. Лишь на самых высоких нотах их голоса слегка дребезжали. За старушками полуодобрительно-полунасмешливо наблюдала кучка зевак. Песни перетекали одна в другую и не имели ни начала, ни конца. На другом конце площади старательно фальшивил оркестр, иногда заглушая голоса. Тощие собаки смиренно побирались под ногами. Над площадью плыли облака.
— А как ты купишь еду, — заныл Кода снова, — у тебя денег нет. Ты сам беглое имущество.
— Молчи, нечистая сила, — прошептал Исангард.
Оборвав пение, старушки, как по команде, поднялись и дружно уселись на колесо, с хохотом выгоняя зевак. Лошадь дернулась и пошла быстрее. Лихо взвизгивая, дамы понеслись по кругу.
К забору, грохоча и разваливаясь на хочу, подкатила телега, и неряшливый старик начал торговать с нее холодным кислым молоком и лепешками. Кода, ерзая от жадности, глазел на эти сокровища.
— Ты умеешь красть? — спросил он Исангарда, облизываясь.
— Только грабить, — был ответ. — А что случилось?
— Да я есть хочу, — напомнил Кода.
— Веди себя потише, — сказал Исангард, склонившись к его уху. — Ты ведь не хочешь, чтобы меня побили камнями за то, что я вожусь с нечистой силой?
Кода замолчал. Исангард достал из кармана две серебряные монеты — те самые, что остались у него после сделки с людьми черных шатров. И скоро уже Исангард и Кода сидели вдвоем на корточках на глинобитном заборе, как две потрепанные вороны, и уплетали лепешки, запивая их кислым молоком.
Облезлый пес сверлил их умоляющими глазами, развесив уши, страдальчески сдвинув желтые точки бровей и умильно растянув пасть.
— Хорошо работает, — похвалил Исангард, — профессионально.
Он отломил кусок от своей лепешки. Пес поймал кусок на лету и проглотил, только зубы лязгнули.
— Все, — сказал ему Исангард, — больше не дам.
Пес был умным, опытным побирушкой и, ничуть не обижаясь, удалился, шевеля опущенным хвостом.
Небо мутнело — сперва от жары, потом от влаги. Собирался дождь. Темнело. Гуляющие расходились по домам. Старую лошадь выпрягли из колеса и увели. Девочки-жрицы натянули над толстяком навес из полосатой ткани, чтобы он мог продолжать свое бдение, не подвергаясь опасности промокнуть, и убежали.
Только двое бродяг не знали, куда им деться от дождя. Они так и остались сидеть на заборе, когда хлынул ливень. Холодные струи поливали дома и цветущие деревья, заползали за шиворот. Кода поспешно затолкал в рот остатки своей лепешки, чтобы не размокла.
— Я Пустынный Кода, — сообщил он горестно. — Мне сыро.
— Если бы у меня был сейчас желтый камень Зират, — сказал Исангард, — мы не сидели бы на заборе под дождем.
— О, не жалей, — отозвался Кода, шмыгая носом. — Ты получил кое-что взамен.
— Чудесный меч, — согласился Исангард.
— Меч, И город Хаддах. Реку и дождь. Весь мир. Ты теперь свободен, ну и дурак же ты, Исангард.
Дождь все не прекращался. Исангард и Кода сидели, скорчившись, на мокром дувале, и слушали гром, гуляющий по небу.
