Тот не стал оказывать какое-либо магическое противодействие. То ли от природной сообразительности, то ли от растерянности Агдалон избрал самый эффективный образ действий, то есть попросту изо всех сил врезал Лограну собственным посохом по темени. Логран качнулся и рухнул как подкошенный.
– Вот тебе и магический поединок… – вякнул Беатор.
– А по-моему, все вышло очень достойно, – возразил хоббит.
Толпа ахнула и на несколько драгоценных мгновений потеряла интерес к венцу. Гибель Лограна Смуглолицего как громом поразила претендентов. Тем временем Хаддар и Агдалон вскочили на коней и с места взяли в галоп; венец добрался до первой повозки, перелетел было через нее, но тут его схватил Кэбидж. Беатор моментально обрезал обе веревки.
– Ну, готово дело живо-два, – прокомментировал хоббит.
Повозки понеслись к условленному месту. Там их уже ждали дунадан и арнорец. Что ж, унести и впрямь оказалось нетрудно…
* * *
– Хорошая работа! Клянусь секирой Торина, отличная работа! Да не будь мои предки лучшими ювелирами Серогорья, великолепная работа! – восхищался Табарин, поворачивая венец так и эдак, приглядываясь ко всяческим деталям, чуть только не принюхиваясь. – Чернение! А? Какое чернение! Наша, гномская работа! И маску тоже делал гном, да. Да! Так больше не умеют делать!
Беатор подергал его за локоть:
– Э-э, сударь Табарин, лучше бы вам не допускать… э-э… приятных мыслей по поводу этой штуки. Как знать, не схватит ли она тебя?..
– Да не-ет! Впрочем… – Гном насторожился. – Клянусь бородой… Но кто же ее тогда понесет?
– Э! А? Что вы все уставились на меня? Что, второго Фродо нашли? А? А? Не будет вам никакого второго Фродо, никакой я вам не Фродо! Не желаю совершенно… – тут хоббит запнулся, глядя на лица друзей, потупил взор и тихонько добавил: – Ну что вы так смотрите? Если для дела очень нужно, то… хотя… конечно… я… мог бы…
– Оставьте Кэбиджа в покое, – голос Хаддара звенел от напряжения. – Некогда рассусоливать! Табарин, приторочь венец к оглобле у второй повозки. Намертво. Эта тупая деревяшка и будет нашим Фродо.
* * *
Отряд гнал днями и ночами, не разводя костров, останавливаясь только для того, чтобы поменять лошадей в упряжках и накормить их. Слева и справа от Эттенблатского тракта тянулись каменистые пустоши. Ни деревни, ни одинокой хибары, ни даже овечьего стада. Один раз вдалеке заметили смолокурню, вонючий дым стелился от нее по всей равнине. Другой раз проехали каменоломню, покинутую вроде бы совсем недавно.
По ночам над их головами кружились огромные летучие мыши. Позади мелькали группы конников. Кто-то из претендентов – а может быть, и вся банда – знал о передвижениях отряда. Впрочем, посреди пустошей их никто не пытался задрать. Чуть только Хаддаровы люди въехали в полосу лесистых предгорий, нападения пошли одно за другим. Их загоняли, словно сильного и опасного зверя. Помогало только то, что претенденты никак не могли сговориться между собой. Атаковали по одному, по двое, по трое, бросались среди бела дня, потеряв здравое разумение, к заветной оглобле. Потом организовались и атаковали уже целыми дюжинами. Беатор держал все восемь вертушек заряженными. В одном из ночных боев чужой дротик прошил бедро Дэлагунда, и тот, обливаясь кровью, упал под копыта коню. Дальше его везли на повозке.
Выбрав открытое место, где никто не сумел бы незамеченным подобраться к повозкам, Хаддар остановил отряд и велел перевязать Дэлагунда. Перевязать, промыть и… сделать… все, что нужно.
Капитан никогда ничего не понимал в искусстве врачевания. Дар целителя был только у самого эльфа, но сейчас он метался в бреду, терял кровь и постанывал. Беатор припомнил пару лечебных трактатов, когда-то проглоченных им впопыхах.
– Я… попробую, раз больше некому.
Хаддар взглядом спросил у Агдалона, мол, ты можешь что-нибудь сделать? Маг отвернулся.
– Освободите Беатору место!
Все расступились.
Гондорец разорвал на эльфе одежду, велел согреть воду, промыл рану, как умел, отворачивая лицо от кровавых брызг, потом плюнул и перестал отстраняться. Он с отчаянием копался в мешочках Дэлагунда, отыскивая траву, которая способна остановить кровь, потом другую траву, которая способна не допустить к ране чужую вредоносную магию, потом искал порошок, выгоняющий гной и гниль. То ли он нашел? Или ошибся? Взывал к Илуватару, орал Торну, чтобы тот поближе поднес факел, ночь, собственных рук не видно… Потом занялся повязкой, но все выходила какая-то ерунда, то повязка сползала, то опять начинала сочиться кровь. Колени дрожали у Беатора. Дэлагунд пришел в себя и, едва шевеля бескровными губами, подал ему пару советов. Дело пошло на лад.
Наконец, Беатор, совершенно обессиленный, опустился рядом с перворожденным и тяжко вздохнул. Гондорец сделал все от него зависевшее.
– Накрой меня… одеялом. Мне… ужасно… холодно.
«Совсем как человек», – подумал Беатор, повинуясь.
– Благодарю… тебя. Я… так не хочу… умирать.
– Тебе больно? Потерпи, должно полегчать.
– Мы… умеем избавлять себя от боли, но… платить приходится… слабостью. Я… сейчас… как младенец.
Они помолчали.
– Беатор… мы много веков учились… распоряжаться… своей жизнью… так же легко, как смертные… не бояться… потерять ее, поставив на кон… из-за пустячного дела… как мы сейчас… Да. Да. Музыка… пронизывающая мир… изменилась… в ней… нет прежней величавости и благородства… но… она не стала хуже… просто… стала другой… Да. Так. Как будто… играли… многие существа… и первая партия была… за нами… вот… мы… ушли… уходим… и арфа замолкает… теперь… первая партия за людьми… мне… нравится волынка и пастушья свирель… диковато… но… есть своя краса… надо… просто вчувствоваться… я… прирос к миру человеческого Средиземья… я… отучился презирать смерть… к сожалению. Это ведь… видишь ли… считается у нас позорным…
– Ничего, ничего. Утешься, нет неуязвимых, всесильных существ. Все мы бываем то сильными, то слабыми. Всем нам нужно сочувствие. Я вот… признаться… родился в деревне. Только никому не надо рассказывать об этом, слышишь?
– Слышу.
– В маленькой рыбацкой деревне у самых развалин Осгилиата. Там, конечно, отстроили кое-что, но развалины так огромны, а восстановили только самую серединку. Мы играли там… мы, тамошние мальчишки… И мне представлялось нечто высокое… Я мечтал совершить что-нибудь достойное державной древности.
– Осгилиат? Да мы с тобой… земляки. Я… родился там же… правда… несколько раньше… самого города. Среди перворожденных я считаюсь молодым, хотя…
Дэлагунда прервал шум драки. Табарин отчаянно поливал кого-то отборной бранью на языке серогорских гномов.
