На той стороне обнажился точно такой же ход: прорубленная в скале выработка. Не успела, Золотинка, преследуя колобки, взобраться на завал, как впереди загрохотало. Знаменательный грохот битого камня… и все было кончено.
Продвигаясь дальше, Золотинка нашла горящие обломки деревянной двери, за которой стоял основательный затвор, тоже проломленный, — понизу. Пришлось опуститься на колени, чтобы пробраться.
А дальше начиналось нечто совсем иное. Низкий потолок при широком проходе навел Золотинку на мысль о пигаликах. И кто, кроме пигаликов мог устроить чистую, как обеденный стол, мостовую? Колобки оставили на белых плитах неряшливые ржавые следы.
За поворотом коридора, который полого спускался вниз, что-то еще раз лопнуло и засиял свет. Здесь, глубоко под землей, с треском распахнулось окно, послышались голоса растревоженной, пришедшей в смятение улицы: крики, призывы, испуганные восклицания.
С тяжелым сердцем, предчувствуя самое дурное, Золотинка медленно, как бы нехотя, спускалась на шум, на неожиданный гомон многолюдства.
За проломленной перегородкой сиял день. День без солнца и неба, потому что это была огромная подземная выработка, пещера. Благоустроенный рукотворный мир. Одного взгляда хватило Золотинке, чтобы с необыкновенной, обостренной восприимчивостью охватить все. Похожий на цветник город спускался круговыми ярусами к расположенной внизу площади. Между тесно сомкнутыми домами чудесных расцветок не было и двух одинаковых, при том, что каждый в отдельности походил более на диковинное растение или на изделие ювелира, чем на жилище. На плоских многоярусных крышах цвели сады. Небесный свод сиял множеством красных, зеленых, синих, желтых, фиолетовых звезд, которые все вместе порождали ровный белый свет. Без луны и без солнца стоял незыблемый день.
На улицах, на лестницах и висячих переходах чудесного городка начиналась оголтелая беготня, маленькие человечки что-то тащили с криком, бежали, неслись взад-вперед, едва не сбивая друг друга, но Золотинка, очарованная, ошеломленная открывшимся ей зрелищем, не вовсе еще прониклась ужасом происходящего, она жадно, по-воровски оглядывала пещеру, словно бы сознавая, как мало отпущено ей времени.
Несомненно, это был маленький, но совершенный мир, и каждая с бесконечным тщанием сработанная мелочь без зазора ложилась в точно назначенное ей место. Каждая мелочь, теряя свое самостоятельное значение, обретала вечность, как частица накопленного предками достояния. Всякая вещь у этого трудолюбивого и самодовольного народца делалась навсегда — для вечности.
Вот это постигла Золотинка одной лихорадочной, полуосознанной, как ощущение, воровской мыслью.
Вселенский переполох, то что представлялось со стороны уморительным переполохом, было на самом деле жестокой бедой. Все сонмище человечков и каждый из них в отдельности, ничего еще толком не сообразив, уже кидались что-нибудь делать. Пигалики запасались камнями для чего разваливали какие-то стоечки. Другие человечки скидывали с крыш вазы с помидорами и целые яблони в кадках в расчете устроить на улицах завалы.
Опасность же возрастала. Золотинка разглядела расположенные во двориках сооружения, похожие на внутренность башенных часов: зубчатые колеса с коромыслами, несомненно, железные! Несколько колобков были уже погашены, кое-где занимались дымы пожаров, но главное происходило там, где проворный, хищный колобок впился в железный механизм, начиная его раскалять. Пигалики самоотверженно колотили кипящий расплав камнями — летели искры, отползали обожженные и раненые человечки. То же самое можно было видеть и пониже, на другом ярусе. Судьба города решалась сейчас в этих двух местах. Жутко было представить, что станется с городком и его обитателями, если колоб успеет разбухнуть до размеров тележного колеса. Тяжесть каленого железа сокрушит трехъярусный дом несколькими ударами. Сгорит все.
— Какой ужас! — стиснула кулаки Золотинка и ударила себя по щеке, закусив губу. Кусая губы, сокрушенно поматывая головой, она обронила случайный взгляд вниз, на ближайшие подступы к пролому и в считанных шагах от себя обнаружила двух пестро одетых человечков. От неожиданности они ощерились, невыносимо долгое мгновение пигалики пребывали в точно таком же потрясении, что и Золотинка.
— Вот колдунья! — опомнился один.
Второй сдернул с плеча взведенный самострел с маленький железным луком и наставил — целил он прямо в лоб. И только полная оторопелость девушки перед лицом угрозы, да эти ее страдальческие ужимки заставили пигалика замешкать. Товарищ его попросту толкнул стрелка под руку, отчего тетива жестко звякнула, короткая стрела в крошево разнесла каменный завиток обок с Золотинкиной головой. Она ринулась наутек.
Хриплое дыхание и топот погони преследовали ее попятам. Золотинка удачно, одним броском проскочила пролом, рванула, оставив клок платья, и понеслась дальше, не чуя ног.
А пигалики вдруг отстали. Они как будто бы остановились и повернули назад, но очень скоро уже показались снова — возвратились в большом числе и с фонарями.
Задыхаясь удушливым дымом, Золотинка слышала чужой кашель и видела мутные огни. Смрад, запах горелого разъедал глаза, текли слезы. Золотинка содрогалась, удерживаясь, чтобы не раскашляться. Она плутала наугад, слышала пигаликов и позади, и впереди себя, со всех сторон, кажется… И голоса пропадали, чтобы объявиться снова.
Золотинка толкала все двери подряд, какие встречались, и, когда попалась незапертая, вошла. Посветив Сороконом, она нашла ступени вниз и опознала длинное сводчатое помещение, загроможденное бочками. Воздух застоялся тяжелый, но все же почище был, чем в коридорах. А Золотинка чувствовала, что угорела — голова шла кругом и прослабли ноги. Сил хватило пробраться в дальний закуток и присесть.
Преследователи возвестили о себе кашлем — им тоже приходилось несладко. Кладовая осветилась.
— Что теперь? Упустили? — сказал кто-то.
В горьком тумане застилавшем промежутки между составленными друг на друга бочками, побежали тени.
— Отворить ворота и норы, мы задохнемся.
— Ничего не остается. — Различались несколько голосов и все разные. Вполне человеческие голоса — не писклявые. Кажется, людишки остановились или присели, испытывая потребность отдышаться.
— Происки Рукосила. Никто мне ничего не докажет. Без Рукосила не обошлось.
— Эка хватил: Рукосил! Когда бы это было во власти Рукосила — вызвать искрень! О! Братец ты мой, да он бы уж всю Слованию головней покатил. И до нас добрался.
— Но, ребята, ведь искрень! Пусть мне голову оторвут — искрень! Откуда? Чтоб я что-нибудь понимал!
