Музыка... Она тоже оказалась непривычной, непохожей ни на незатейливые мелодии сельских праздников, ни на чеканные классические ритмы. Казалось, не резкая барабанная дробь с перезвоном струн и чистым голосом флейт разнеслись по залу, а гремели, разбиваясь о прибрежные скалы, морские волны, по которым приплыли вражеские корабли, ржали в кровожадном нетерпении кони сколенских всадников - ещё не рыцарей, те впервые отметились на поле боя в Оллоговы времена. А потом - свистели стрелы, лязгали и скрежетали сталкивающиеся клинки, с яростным рёвом мчались на врага бойцы, хрипели умирающие... Рваный, яростный ритм подходил этой балладе.
Артси-Эвинна одно за другим исполняла резкие, стремительные движения, так непохожие на её обычные, немного фривольные танцы. И - вот чудо - засмотревшимся на неё пирующим начинало казаться, что они и правда видят давно отгремевший бой, смертельную схватку за будущее Борэйна. Тем более, что голос девушки, гневный и непреклонный, как и слова баллады, зазвучал под сводами зала, уверенно вплетаясь в странный мотив:
Корабли южан из-за моря пришли,
Всё живое сметая на кровавом пути
Без малейшего сожаления.
И почему бы им так, как чума, не идти,
Коль достойной преграды нет на пути,
Нет героя смелого?
Так и шли они, женщин мучая и детей,
Жгли города, порабощали людей,
И напрасно вопиют к отмщенью...
Но жили два брата, и младший - Харгон,
Героем, достойным сказаний, был он,
Храбрым сердцем известен.
А Оггиль, старший брат, был мудрецом,
Не блистал он отвагой, своё брал умом,
Он в петлю не полезет,
И советы всем вокруг Оггиль давал,
И не ждал в делах разных того провал,
Кто им следовал честно.
Харваниды в год горя Сколен разбили,
Разгромили и полонили, и землю его разорили,
Но не тронули земли Харгона
И его брата.
Ибо брат его, имя - Оггиль, союз с ними заключил,
Он Харвану рабов дал, и дань им исправно платил,
Как хотели того супостаты.
И проведал однажды Харгон, что те негодяи,
Что разграбили Сколен, вновь флот снаряжали,
Чтобы достичь Борэйна.
Об Оггиля делах он нисколько не знал,
Потому брату прямо, открыто сказал:
"Силы Харайна не бесконечны!
И других продавать, чтоб покой сохранить,
И одним всего днём в век недобрый наш жить
Я считаю бесчестным.
Так скажи же - как быть, как мельнитов побить,
Как соседей из рабства нам освободить,
Чтобы выстоять вместе?"
И ответил Оггиль: "Слушай, братец меньшой, и внимай.
Я скажу, для чего мир: для того, чтобы выжил мой край,
Процветал, хорошел чтоб, на зависть другим
А соседи пусть сами
Гибнут под пятою врага,
Если даже своя жизнь им недорога,
Враг сильней многократно - зачем же нам с ним
Погибать в сраженье неравном?
Лучше мир заключим - и спасёмся хотя б
И одни - вот в чём мудрость. А кто умом слаб -
Тот погибнет, пусть и геройски.
Мудрый - тот, кто умеет с собой совладать,
От гибели себя спасти, попусту не страдать -
Жить себе и спокойно, и долго!
Вот что я тебе нынче, братец, скажу:
За каких-то безродных голову не сложу -
Лучше пусть воюют другие.
Песни барды всегда поют про глупцов,
С совестью не могущих договориться гордецов:
Мы же с тобой не глупцы какие!"
Но Харгон был из тех, совесть чья не молчала,
Он собрал храбрецов под своим началом,
И сказал дружине своей:
"Братья, это наша земля и наша страна,
Даже если Харайна дружина сильна,
Лучше смерть, чем рабство на ней!"
И дружину, тысячу лучших бойцов,
Вёл отважно он против полчищ врагов,
И вступил с ними в бой.
И его храбрецы смяли вражеский строй,
Как поток с гор сметает преграды весной,
Как лавина, ударил он с гор!
То не гром прогремел, и не горный обвал,
И не страшный декабрьский снежный шквал:
Это две стальные лавины
Друг на друга обрушили страшный удар,
Грянул бой, какого никто не видал,
О котором слагали былины!
И тупились мечи, рвались звенья кольчуг, а земля,
Где лилась кровь, и стрелы, как капли дождя
Падали, стала вязкой от крови.
В этой битве убитых героев не счесть...
Сколько ж боли пришлось храбрецам перенесть,
Сколько боли!
И рвались к небесам весь тот солнечный день
Будто вдруг опустилась конца мира тень,
Из грудей убиваемых стоны...
Но сильней число доблести - а ведь врагов
Было втрое побольше, чем у Харгона бойцов,
Обложили Харгона войско.
Бились день борэйны, бились ночь и ещё день,
И ещё ночь, когда на мир пала тень,
На холме безымянном вставши, -
И ослабли их силы, ибо нечего было пить,
Некому хоронить и некому заменить
Стало геройски павших.
На третье же утро пал Харгона стяг,
И рядами, как бились, храбрецы там лежат,
Вся доблестная дружина -
Но Харайн и сам был победе не рад,
Ведь половина его солдат
Головы положили.
Так Харгон погиб - а Оггиль, его брат, говорят,
Жил и долго, и сытно, и весело - так
Отплатили за трусость южане.
И услышав, что Харгон в битве убит,
Он сказал: "Если хочешь быть бит,
Беда быстро настанет!"
Мудро? Верно! А только скажите мне:
Разве вспомнят сейчас брата Харгона-воителя,
Оггиля-мудреца?!
Если и вспомнят его - то не добрым словом,
Разве что в споре - и то бранью злобной:
Мудрость к чему подлеца?
И ещё: кто не сражался с врагом
Своей родины, с деспотом, с негодяем, с подлецом -
Песней иль мечом, -
Тот и жизнь свою, не нужную никому
Зря прожил, и всегда быть ему
Ни при чём!
А о Харгоне помнят все - потеряв жизнь телесную,
Получил он жизнь вечную, песенную,
Его будут помнить всегда.
И народ не забудет того, кто пал в сраженье,
Кто во имя земли своей отдал жизнь без сожаленья,
Не забудет их никогда.
Так и о Харгоне - сколько лет прошло,
Сколько битв отшумело, воды рек утекло,
Но живёт, не смолкает в борэйнских долинах
Песня боли и гордости, песня жизни его,
Жизни яркой, хотя и недлинной!
Признаться честно, Эвинна слушала саму себя с изумлением. Да, это другая страна, чуть ли не другой мир - вроде того, откуда явился Моррест. Всё, привычное с детства, тут представало в другом свете. В Сколене и Алкии Харваниды - посредники между Богами и людьми, выше любой касты, даже жреческой, а Император Сколена - по сути полубог, высший из людей на земле. Для северян Харваниды - если и не исчадья ада, уж точно давние и смертельные враги.
