– Ну и что! Зато мы прекрасно потанцевали, и заставили завидовать все классы с первого по третий! Уж в этом-то я точно уверен! Так что чхать на других надо, себе же во благо!
И в подтверждение стал напевать, но скорее кричать:
– Выйди из комнаты, сделай вперед шаг с песнями и улыбкой
И совершай, совершай, совершай, совершай, совершай ошибки!
Знаю, это порой нелегко, но, поверь, мне это знакомо
Выйди из комнаты, выбей ногой дверь!
Время выйти из комнаты!
Всем передался его настрой, и под конец они ободряюще захлопали и засвистели. Тем не менее дальше злить Сипуху и уповать на Божье чудо не стали, и выключили музыку.
– Давайте закругляться, – высказала общую мысль Десма. – Помогите раскидать подушки. И вот это всё убрать.
Уставшие и сонные, то и дело зевавшие, они принялись наводить порядок. Каллист убрал все кружки и бутылки на подоконник. Терций унёс проигрыватель. Аделина на пару с Аврелием стащили подушки и одеяла с кроватей, а потом отправили Измагарда принести ещё парочку уже из их комнаты. И вот, когда царское ложе было готово, они все сгрудились на полу. Элине поначалу всячески предлагали занять кровать, якобы ей больше всех надо, такой бедной, но она успешно отбрыкалась – не нужно поблажек.
– Спасибо, – прошептала Элина, глядя в потолок, окутанная теплотой и заботой. – Спасибо вам.
Она знала – каждый услышал. Столь многое надо было сказать, столько добрых, ласковых слов…
Глава 32. Яромир?
Снежные горы окропились рассветом, гнетущим и ужасно ярким, слепящим до слёз. Всякие обряды проводились ночью, но только в такое время как сейчас, когда сумерки смягчались, а солнечный день ещё не наступал, открывалась завеса над новым миром и неведомой силой Богов.
На холодном каменном монолите лежало бледное тело, нагое и бездвижное. Смирённое.
Яромир крепче сжал обрядный нож. Он знал, что поступает правильно. Знал. Но почему тогда никак не мог усмирить руки? Сердце билось заполошно, губы дрожали.
Это ведь так им желанная месть. Смейся же! Где восторг, где радость и довольство?
В рослом мужчине, крепком и широком, с трудом угадывался тот юноша, которого он когда-то знал и любил. И всё же… перед глазами мелькали сцены далёкого прошлого, «Шерт». Яромир был юн и глуп, Далемир предан Снежной Вершине. Куда всё это ушло сейчас? Кто они на самом деле? Оба стали потеряны.
Нельзя отступать! Нельзя мириться. Отца не вернёшь жалостью и прощением. Как десятки душ сородичей, павших в кровопролитных усобицах. Как не вернёшь побратимство и беспрекословное доверие – сейчас подставь спину, тут же получишь нож.
Он отрёкся от Рода и семьи. Отрёкся от тебя.
Израдец!
Отныне Яромир перестал принадлежать себе. По воле Богов он стал клинком старого Рода, существовавшим лишь для восстановления равновесия.
Так ведь? Оба они далеки от живых людей. Нет им места в мире этом.
Когда нити Шерт порвутся, что будет?
Хватит сомнений.
Хватит!
Лезвие легко скользнуло в мягкую плоть. Вдох. Яромир стиснул рукоять. Своя кровь смешалась с его. Глубже, глубже. До самого сердца, до самой души его, лишь бы познал эту боль. Выдох.
Далемир кричал. Кричал неистово, дико. Не осталось смиренности, не осталось жертвенности. Всё ушло в ненависть, затаённое желание жить-жить-жить.
Яромир отпрянул. Хотел отпрянуть. Но в ладонь вцепились мёртвой хваткой, ещё глубже толкая лезвие ножа, пока кровь не залила всё вокруг. Словно опять слышали мысли. Чёрные глаза прожигали насквозь.
– Ты убил меня! Так что же не пошёл следом? Мы одно. В жизни ли, в смерти ли? Иди! Я жду, брат, так долго жду!
***
Яромир подскочил. Вдох-выдох. Грудь вздымалась тяжело. Сон? Роковое предзнаменование? На коже до сих пор ощущались призрачные пальцы, тянущиеся к шее, желавшие переломать её пополам.
В рассветном солнце стояла Ведана. Обрамленное черными завитками лицо оставалось бледным и тонким, прозрачным как вода.
– Когда же отпустит тебя эта хворь? Когда же ты забудешь его?
Он смотрел и смотрел, но не смог найти слов утешения. Не осталось сил даже на крохотную ложь.
– Прости меня, прости, – спрятал лицо в ладонях. – Может, в следующей жизни я буду любить вас равно.
Яромир только и слышал, как скрипнула дверь, как прогнулись половицы. Не осталось сожалений. Лишь пустота внутри. Он накинул кафтан, подпоясался и вышел во двор. Студеное утро рассвело зарёй. Давеча стукнули первые морозы. Значило, из леса выйдут фазаны и тетерева, лисицы и зайцы, а то прекрасная пора для охоты. Так и сейчас под воротами нашлось несколько бравых молодцев, что собирали в дальнюю дорогу поклажу. За спиной каждого висели колчан и лук. Яромир поспешил к ним.
– Боги в помощь! Давеча путь держите?
Молодцы встрепенулись, побросав свои занятья. Отроду им было не больше семнадцати, каждый высок и ладен.
– Так ведь Осенины прошли, Княже! – воскликнул самый смелый из них, сверкая ребяческой улыбкой. – Дичина сама в руки просится! Юнцы из Склоки уж и зайца словили, а мы чем хуже? Поскачем в Чернолесье!
– А баба бы моя и пирогов напекла, и шубы сшила! Всё лучше, чем нудеть будет.
– Да тебе лишь б от неё далече забраться, – его сразу подняли на смех.
– Тоже верно.
Яромир оглядел их, пышущих задором и молодостью, и ощутил себя стариком: вскрылись разом все застарелые раны, память покрылась паутиной. Может, таков был знак, ответ на мучащий вопрос?
– Не откажете ещё одному охотнику?
Веселье мигом угасло. Молодцы переглянулись меж собой. О, эти взгляды он знал. Выучил наизусть с тех пор, как стал изувечен.
– Княже, не прими за грубость, но путь долгий и нелёгкий…
– А я и не спрашивал, – и, повернувшись к прислужнику, наказал. – Снаряди-ка коня в долгий путь. Княжне доложи заботиться о доме. Пока меня нет, все слушайтесь её беспрекословно.
Когда дед Митий вывел вороного коня из загона, Яромиру всё стало ясно. Вот оно. Наконец. Повеселев сразу, он с чужой помощью взобрался на крепкую спину и прочесал пальцами густую гриву. Каков красавец. И не скинет ли его, и не затопчет ли? Когда в последний раз седлал он коня?
Но дорога к Чернолесью прошла тихо и спокойно, не в пример рассказам юнцов, усиленно стращающих повернуть назад. Яромир отставал – хотелось думать намерено – и глядел вокруг. С того самого дня он не покидал Белой Вершины. С того самого дня как…
А жизнь-то шла своим чередом: за холодом зимы неизменно наступало лето. Но что-то оставалось неизменным – эта дорога. Чем ближе становилось Чернолесье, тем дальше уносили мысли. Когда-то давно двое таких же горячных юнцов скакали здесь, переругивались и смелись. О чём спорили тогда? О тисках на зайцев? Об отцовом вороне? Или оставшемся позади доме?
Он забыл.
Что волновало их тогда? Отцовы прислужники, сторожащие лучше псов? Или румяные девицы, обещавшие сплести обереги от всех напастей? Дворовые юнцы, не считавшиеся с Княжичами Вершины и лезущие в драку?
Они всегда были вместе.
Неразлучны.
Так почему же он ушёл, оставил одного? Где он сейчас?
– Княже, ложись!
Но Яромир ничего не слышал, почти даже ничего не чувствовал. Тоска оплела его глаза, его уши – он давно нежилец. Слетев с коня и распластавшись на промозглой земле, Яромир едва дёрнулся. Когда острые когти разодрали грудь, когда хлынула горячая кровь, когда в шею впились, разрывая, клыки всё, что видел он – ясное небо без облачков. Какой же была та примета?..
***
Элина подскочила, хватаясь за шею. В темноте казалось, что руки окрасились кровью.
Дыши, это просто сон. Чужой сон, не твой сон. Ты в безопасности.
В комнате было душно. А может всё дело в груде тел, слипшихся вместе под пуховым одеялом. Элина аккуратно выползла и не нашла ничего лучше, чем уйти на балкон. Дверь противно скрипнула, но никто не шелохнулся, продолжая сопеть тихо и размеренно. Она распахнула окошко и высунулась наружу, ловя пальцами свежий морозный воздух.
