Когда кумирня наполнилась дымом, за занавесью возникло призрачное лицо с высохшими щеками и запавшими глазами.
— Кто меня звал, кто…
В этот миг монах накрепко захлопнул дверцу и припечатал ее к косяку смоченной в клее страницей со словами сутры Каннон Тысячерукой. Го-Сиракава принялся читать сутру, а жрец — обмахивать крышу и стены веточкой сакаки. Крошечная кумирня тряслась и раскачивалась из стороны в сторону, словно в ней заперли большого пса. Скользящая дверца дрожала, но оставалась закрытой.
После этого жрец синто обвязал молельню конопляной веревкой, а концы скрепил священным узлом. Кумирня перестала трястись и застыла.
Закончив читать сутру, Го-Сиракава повернулся к монаху из Курамадэры:
— Помнишь, что делать дальше?
Инок низко поклонился:
— Будьте покойны, владыка. Мне предстоит отправиться на Сикоку и отыскать могилу Син-ина. Там я должен буду прочесть молитвы и исполнить ритуалы, дабы душа вашего брата покинула сей мир и отправилась навстречу заслуженной судьбе.
— Будь осторожен. В земле Сануки все еще скрываются последние Тайра. И, как я слышал, могила моего брата ничем не отмечена.
— Буду уповать на то, что Просветленный убережет меня и укажет искомое место, — отозвался монах.
— А я буду молиться о твоем благополучном возвращении, — сказал Го-Сиракава. Потом он возложил руки на конек крыши. — Что ж, братец, порадуйся новому дворцу. Надеюсь, и ты полюбишь уединенную жизнь в незнакомом месте. Уж как я ее полюбил — словами не выразить. Впрочем, горевать не стоит. Если боги, босацу и сама судьба пребудут с нами, надолго ты там не задержишься.
Два дня спустя, на пятнадцатый день второй луны третьего года Дзюэй, весть о победе при Ити-но-тани достигла Камакуры. «Верно, в целом мире сейчас нет никого двуличнее меня», — думал Минамото Ёритомо, слушая гонцов.
Перечень голов Тайра, снятых при осаде крепости, поражал. Убиты были по меньшей мере девять главных военачальников: сын Киёмори, Киёсада, пятеро внуков и шестеро племянников прежнего главы клана. Мунэмори, однако же, спасся, как и мятежный император Антоку. Было истреблено около двух тысяч сподвижников и сочувствующих Тайра. Младшего брата Мунэмори, Сигэхиру, взяли в плен и готовили к отправлению в Камакуру для переговоров.
Ёритомо щедро одарил гонцов лошадьми и тюками шелка. Когда же настал черед пировать и по кругу пошли чарки с вином и саке, оказалось, что сохранять веселость еще тяжелее, чем он думал.
— Вот так Ёсицунэ! — воскликнул один из воевод. — Что за храбрость! Ведь он совершил невозможное — бросился с этакой кручи! Сначала изгнал Ёсинаку из столицы, а теперь Хэйкэ из Ити-но-тани и Фукухары. Нет, если кого и воспоют за разгром Тайра, то Ёсицунэ!
— Быть может, теперь, когда с Ёсинакой покончили, Ёсицунэ получит звание сегуна, — добавил другой.
«Это уж слишком, — подумал Ёритомо. — Нашей стране нужна уверенность в будущем и твердая рука, чтобы не скатиться в хаос. Мой пылкий братец ничего не смыслит в науке правления. Если его поставят надо мной, Япония не будет знать покоя. Мне срочно нужен совет».
Распрощавшись с пирующими, Ёритомо прошел долгим коридором в свою молельню. Затворившись в полутемной каморке, он воздал хвалу Хатиману перед его образом, а потом взял палочку благовоний из шкатулки. Палочек заметно убавилось с прошлого раза. «Что ж, — сказал он себе, — если кто-то и зажигал их, то будет неприятно удивлен, да и наказан за свое любопытство. Подробности выспрошу у Син-ина, когда он появится».
Ёритомо зажег благовоние, откинулся на пятках и стал ждать.
Он ждал долго. Потом ждал еще. И еще.
Ёритомо покрутил палочку в пальцах, гадая, не потеряла ли она силу. Потом отложил ее и взял другую. Снова долго прождал, и опять тщетно. Трясущимися руками он поднял шкатулку и пристально осмотрел каждую палочку. «Может быть, их подделали? Заменили обыкновенными?» Ёритомо огляделся, словно рассчитывая увидеть виноватого слугу, забившегося в угол. Но он был один. Совсем один, и некому было его направлять.
Нии-но-Ама, ужасаясь, слушала посланца из столицы, прибывшего для переговоров с ней и Мунэмори.
— Повелитель, госпожа, — говорил гонец, — дела обстоят просто. Владыка Го-Сиракава говорит, что если вы вернете императора Тайра вместе со священными сокровищами в Хэйан-Кё, Антоку снова взойдет на трон, с вами заключат мир, а князя Сигэхиру выпустят на свободу. Разумеется, если это требование не будет выполнено, ин сочтет, что вы окончательно встали на путь мятежа, и будет действовать сообразно.
Нии-но-Ама закрыла рот рукавами и устремила взгляд сквозь пламя маленького очага — единственного источника тепла в большом походном шатре. Его тряпичные стены колыхались на зимнем морском ветру. Она знала, что сын и посланец ждут от нее ответа, но не могла выговорить ни слова.
— Оставьте нас, — сказал наконец Мунэмори гонцу. — Нам нужно посовещаться.
— Хорошо. Однако не забывайте, князь: владыка государь-инок ждет ответа в самом скором времени.
— Я запомню, — холодно отозвался Мунэмори.
Гонец удалился. Нии-но-Ама почувствовала, как на плечо ей легла сыновняя рука.
— Матушка, предложение стоит обсудить.
— Думаешь, мне это не приходило в голову? — чуть не задохнулась она.
Нии-но-Ама пыталась вспомнить лицо Сигэхиры. Когда детей так много и большинство изымались из-под ее опеки — еще малышами раздавались нянькам и родичам, — а потом вырастали, меняли имена, женились или занимали видные должности, порой было трудно удержать их в памяти. Так было заведено в странном мире смертных — использовать детей как камни го в игре под названием «власть», двигая туда, где будет выгодно. Очень немногие сыновья знатных или воинских родов, исключая наследников-асонов, росли там же, где появлялись на свет. Сигэхира был пятым сыном, и Нии-но-Ама, как ей показалось, вспомнила ясноглазого мальчугана, любившего ловить сверчков. А теперь ей требовалось решить — жить ему или умереть.
— Мы и так уже стольких потеряли… — прошептала она, чувствуя, как слеза бежит по щеке.
— Так-то оно так, — отозвался Мунэмори, — и все же, можем ли мы быть уверены, что Го-Сиракава сдержит слово? Я не вернул сокровища, потому что без них Тайра все потеряли бы. Если вернуть их сейчас, что мы получим? Уверен, Антоку не позволят долго оставаться на троне — его заставят отречься почти тотчас, едва он вернется в столицу.
— Го-Сиракава не тронет собственного внука, — возразила Нии-но-Ама.
