– Спрашивай.
– Отчего так? Не ошибусь, если скажу, что тебе многое по силам. – Верховный покачал головой. – Почти все. Только ведь стоишь тут, во дворе, о поединке уговариваешься…
– Подойди ближе, старик.
Стюжень, тяжело печатая шаги, приблизился. Черный прошептал всего несколько слов – никто не услышал, что именно, – ворожец бросил на пришельца острый взгляд, кивнул и отошел.
– Твое время, Сивый. – Черный бросил Безроду орех, тот поймал и медленно положил в рот. – Придумка с гусем оказалась чудо как хороша.
Забросил последние орешки в рот, холодно улыбнулся и отошел к вороному. Сивый наконец повернулся, и Верна едва не крикнула от ужаса – глаза Безрода покраснели, будто пыль попала и он долго-долго тер кулаком.
– Уходите, – в глаза не смотрел, таскал взгляд по земле. – За стену.
– Вы раньше встречались? – ухватила за рукав, отчаянно тряхнула. – Ну же, говори!
– Да.
– Кто ты? – испуганно прошептала. – Кто ты? Хоть кто-нибудь во всем свете может сказать, что знает тебя?
Равнодушно пожал плечами, показал на застенный лес, дескать, идите. Хотела еще сказать, но чувства придушили. Хотела попрощаться – неизвестно, как в поединке сложится – не вышло. Посмотрела тоскливо, как голодная и холодная бродяжка, и отвернулась. Ворожея вот поцеловала Сивого на прощание, едва отлепилась, а сама не посмела. Так и увела Ясну со двора, нецелованная. К Безроду подошел Стюжень.
– Давай прощаться, босота. – Ворожец крепко обнял Безрода и незаметно утер слезу. – Не мальчишка, понимаешь, вечер для тебя может не наступить. А вы, оказывается, знакомцы?
– Было дело, – усмехнулся поединщик. – Только в этот раз мне не выжить.
Ворожец смотрел на Сивого и кусал ус. Вдруг спросил:
– Холод чуешь? Ну тот, после боя. Остаточки?
– Ровно поддувает.
– Последыши. С Той Стороны тянутся.
– Будто руки на плечах лежат.
Старик задумался.
– Ты вот что… когда будет невмоготу, повернись в ту сторону да иди.
Безрод исподлобья смотрел на верховного и катал по скулам желваки.
– В Потусторонье? Туда в здравой памяти не ходят.
– Так и выйдет, – улыбнулся ворожец. – Потусторонье силищей полно. Бери, сколько унесешь, и бей.
– А донесу ли?
– Донесешь, – уверенно буркнул старик. – Донесешь.
– Я про такое лишь в сказках слышал. Битва от рассвета до заката… Бьются в полдень, бьются в зарю…
Ворожец усмехнулся:
– Ну положим, песни про тебя до сих пор поют. И вот еще что… Сам не был за кромкой, но Потусторонье еще Безвременьем зовут. А день станет ох как долог! Смекаешь? Этот, на вороном, парняга не простой, весьма не простой!
Безрод смотрел на старика не мигая. Кивнул.
– Что им сказать? – Ворожец кивнул на застенный лес.
– А что ни скажи – правда, – усмехнулся.
Стюжень тяжело вздохнул, за вихор подтянул Сивого к себе, поцеловал в лоб и, не оглядываясь, зашагал прочь…
Туча висела над самым двором, время от времени наземь срывались молнии, от грома сделалось просто невмоготу и самое удивительное – дождем не пахло. Стюжень, мрачнее помянутой тучи, ходил туда-сюда перед кромкой леса, бросал в сторону крепости тревожные взгляды. Сидя на повалке, Ясна качалась взад-вперед, из стороны в сторону и что-то шептала. Верна сидела рядом и кусала губы. Дура! Сомневалась еще? Только не осталось больше сил на дурацкие игрища. Его там рвет и полосует чудовищный меч, а она тут сидит…
Сорвалась и припустила в крепость со всех ног, Гюст еле догнал. Настиг, навалился и сунул носом в траву.
– Куда понесло, дурында?!
– Пусти!
– Нельзя туда.
– Пусти!
– Вязать, что ли? И ведь на самом деле свяжу!
Остыла, от безысходности ухватила зубами стебель, рванула.
– Пусти, не побегу.
Гюст отпустил, впрочем, не переставая зорко поглядывать за беглянкой. Вернулись.
Близко к полудню Ясна будто очнулась, повела кругом мокрыми глазами, схватилась за сердце. Стюжень поглядел-поглядел, что-то шепнул Гюсту, и оттнир в обход заставы унесся к пристани. Какое-то время не было, наконец прибежал с кувшином крепкого питья. Ворожец первым делом протянул брагу ворожее:
– Приложись, да покрепче. Себя не жалей.
– Знобит. Будто льдом набита по самое горло, – глотнула, снизу вверх посмотрела на Стюженя. – Плохо ему, что-то случилось.
– Куда уж хуже – на Ту Сторону давно полез, – буркнул под нос ворожец и уже громко: – Глотай, не жалей.
– Спаиваешь, старый!
– До заката еще долго, от волнений просто не доживешь. Душу отпустишь раньше поединщиков.
Ясна молча покачала головой, зажмурилась и припала к кувшину. Остановилась перевести дыхание и жадно глотала воздух. Едва наземь не рухнула, рядом со спящим Тычком.
– Пей. – Стюжень протянул брагу Верне.
– А если…
– Пей!
Спорить не стала. Одного хотела – уснуть и проснуться, когда все будет кончено. Пусть бы Сивый остался жив, пусть даже Черный Всадник забросит пьяную поперек седла да увезет – только бы поскорее все закончилось. Невыносимо сидеть на одном месте, ждать и безостановочно гонять от себя жуткие видения. Кровь, раны, крики, меч, полосующий Безрода… Ему не выжить, не выжить…
– Мало, еще пей.
Послушно глотала сладковатую горечь, пока мысли не разлетелись, точно утки под собакой. Голова кругом ушла. Сползла наземь и закрыла глаза. Сквозь дремы чувствовала, как сильные руки перекладывают с голой земли на лапник, рядом с Тычком и Ясной. И все… Мрак…
Точно в бок пихнули. Открыла глаза на самом закате, когда последние лучи падали за дальнокрай, будто непослушные мальчишки расходятся вечером по домам. Ясна, видно, тоже лишь недавно поднялась, жадно пила воду. Старик и оттнир глаз не сомкнули. На что им брага? Не девчонки впечатлительные, за сердце не хватались, только зубами скрипели.
– Солнце садится, – хрипнул Гюст. – Пора.
– Ждем последнего луча, – буркнул Стюжень с повалки.
Верна покосилась на кучи соснового лапника, на которых с бабкой Ясной проспали почти весь день. Уж так обе испереживались, что даже громы и молнии не стали помехой. Вон, до сих пор громыхает и посверкивает. А это значит… Сивый еще жив?
– Кто ты, Безрод? Кто? – прошептала Верна. И кто сама? Еще невеста или уже нет?
Все напряженно замолчали. Гюст не мог стоять на месте, все ходил туда-сюда, поднялся и Стюжень. Тучу над крепостью, багрово-серую в малиновом зареве, основательно потрепало по краям. Она зримо истончала, излохматилась, ветерок полоскал хвосты и рвал на лоскуты. Попривыкли или гром сделался глуше, не так сочен? Да, нутро скачет от каждого разрыва, но уже не так резво.
– Пора! – буркнул ворожец и поднялся.
До крепости ходу шагов двести, может быть, триста, и Верна не смогла бы сказать, что обогнала старика, Гюста и бабку Ясну. На одном дыхании взлетели на пригорок, вдоль стены подбежали к воротам, и все вместе замерли в самом створе. Топоча гигантскими копытами, валкой, тяжеловесной рысью со двора вылетел вороной, и случись на его пути медлительные здоровенные быки, разлетелись бы по сторонам, ровно колченогие, голенастые телята. Изрядно помятый, в седле кособочился Черный, ухмылка поблекла, глаза заплыли, в прорехи рубахи стекала кровь. Только смех остался громогласным и зычным. Бросив колкий взгляд на бывшую невесту, поединщик хохоча, унесся на пристань. Гюст, поколебавшись, припустил следом.
