— Прости меня! Ты ведь знаешь, я не мог по-другому!
Я обреченно вздохнула. Что ж его так разбирает?
— Я знаю, знаю. Не думай сейчас об этом.
— Реассар… где он?
— Что, прости?
Ладонь сжалась еще сильнее.
— Ты оставила его!
Вот и оправдывайся теперь за какую-то Лассари, Альсарена Треверра. И постарайся не довести пациента до нервного припадка.
— Пришлось оставить, понимаешь? Пришлось оставить, так уж получилось.
Эх, надо было сказать, что он здесь. Спит в соседней комнате. Сейчас колдун заведется… ну точно.
— А о нем ты подумала? — дернул меня за руку, — нет, я понимаю, выбор и без того достаточно тяжелый… я знаю, в конце концов… — он снова как следует дернул меня, потом притянул к себе, заглядывая в глаза, — но о нем-то ты подумала? Он же еще маленький. Таосса не мать ему.
Э, вот в чем дело! Это он про своего сына. А Лассари, получается, его жена. Там, в Холодных Землях.
— Я обо всем подумала, дорогой. Ему там будет хорошо. Поверь, там ему будет очень хорошо.
— Таосса не мать ему, Ястреб не отец.
— Зато они его очень любят, — нашлась я.
Господи, да какое мне дело до его семьи?! Моей-то семьи практически не осталось. Благодаря вот этому… заботливому мужу и отцу…
— И ты, ты, никогда не выходившая за приделы, ты просто не знаешь, куда попала…
В ад, мой бесценный муженек. Твоими стараниями. Он пытливо смотрел мне в глаза.
— Здесь нет Гэасс, понимаешь? Здесь вессары кругом. Это на всю жизнь. И обратно никак!
Меня уже начали утомлять эти бессмысленные свистяще-рычащие словечки, явно из репертуара Маукабры. Я их не понимала, да и понимать не особенно рвалась. Я хотела накормить пациента и заняться обследованием пещерки. Я уже успела пошарить вокруг в поисках возможности удрать. Выхода я пока не обнаружила, а потому отложила на потом сражение с совестью и желанием бежать от убийцы без оглядки. Кроме того, мне тоже хотелось есть.
— Ничего, дорогой. Справимся. Эй, левая, левая! Левая же рука, ты что!
— Зачем ты это сделала, Лассари?
Что я сделала? То есть, что сделала эта Лассари? Или не сделала? Голова кругом.
— Успокойся, я тебе потом все расскажу.
Вот как надо увиливать от прямых вопросов. Колдун отвел глаза. Вздохнул.
— Прости, я не должен был… всего этого говорить… Тебе и так… А тут я… Слушай, — оживился, — у меня там в синей сумке аптечка. Там медицинская была. Хочешь?
Только попоек с убийцей мне не хватало. Для пущего счастья.
— Ты болен. Мы с тобой потом выпьем. Когда выздоровеешь.
Он накрыл ладонью мою руку.
— Что, собираешься заделаться вессарским Аррах? — подмигнул и осклабился, — Я в порядке.
И рывком попытался сесть. Я в панике принялась заталкивать его обратно.
— Не вставай! Лубок перекосишь! Левая-а!!!
Обеими руками он сграбастал меня за плечи и повалил на себя. Я зажмурилась, явственно представив как с хрустом размыкается колдунская ключица.
— Лассари…
Ненормальный. Ну ненормальный же! Я уперлась локтями в импровизированную подушку, стараясь не наваливаться на левое его плечо. Он же активно совался мне в лицо новоприобретенной бородой.
— Потом, потом, не сейчас…
— Почему?
— Ты болеешь, тебе нельзя, — ляпнула я.
Он чуть приотпустил, я остранилась, взлохмаченная и помятая. Он усмехнулся:
— Вессарский Аррах. Очень похоже. Я знаю, ты самый лучший Иэсс на свете!
И опять с размаху уткнул меня носом с свою бороду. Поглядела бы сейчас на меня Маукабра, растерзала бы от ревности.
— Ты хотел арварановки? Пусти, я сейчас налью.
Руки разжались. Он озадаченно уставился на меня.
— Лассари, что с тобой? Что случилось?
Ничего особенного, дорогуша. Просто у Лассари голова разболелась. Да, да, совершенно неожиданно.
— Ничего, все хорошо. Я просто очень за тебя беспокоюсь.
На лицо его набежала тень. Углы рта поехали вниз, губы поджались, веки опустились. Еще бы, такое разочарование!
— Ладно, — буркнул он, — извини.
И заворочался, желая отвернуться.
— Куда ты на левый бок! Не обижайся, а? Пожалуйста, не обижайся. Вот поправишься, и мы с тобой… все, что угодно. А сейчас давай поедим. Обязательно надо поесть. А то не поправишься!
Он взглянул на меня с укором, тяжело вздохнул, закрыл глаза и открыл рот.
Илен Палахар, дознаватель
Ап! Пропускаю ход.
Они спорят, куда делся преступник. Или его тело. Половина слуг убеждена, что дракон его сожрал, как и бедную молодую госпожу, а другая половина уверена, что убийца сам призвал чудовище на помощь, и теперь они на пару где-нибудь в лесном логове копят силы для последующих бесчинств. Челядь ударилась в мистику. Еще бы, если только немногие из Треверргара видели дракона, то на летающего упыря любовались все. Факты — вещь неопровержимая.
Все это рассказывает сиделка, всхлипывая и закатывая глаза. Мой секретарь бормочет глупости и наливает ей сладкого вина из запасов госпожи Иверены.
Передо мной на столе — раскрытая сафьяновая шкатулка. Внутри несколько отделений, выложенных длинноворсым шелковым бархатом. На бархате разложены миниатюрки из голубого аламерского фарфора. Некоторые, особенно классические "пастушки" — расписаны золотом и кобальтом, другие же, в большинстве своем поздние авторские работы — не тронуты ни кистью, ни глазурью. Букет орхидей с гофрированными лепестками. Фарфор настолько тонок, что мое осторожное дыхание отражается от него еле слышным звоном. Фигурка ворона, чистящего перья. Членистый омар с множеством ног, усов и парой острых клешней. Лежащий олень с закинутыми на спину вызолоченными рогами. Девушка — вариация "пастушки", расчесывающая волосы. Восхитительные экземпляры, ничего не скажешь. Все это стоит, между прочим, целое состояние. Надо позаботится, чтобы ничего не разбилось и не потерялось. Нурраны обязательно поинтересуются судьбой коллекции.
А вот это… забавная штучка. Нет, правда… Я достал пинцет, вынул фигурку из отделения и поставил на ладонь. В сравнении с другими, хрупкими, летящими — грубоватая, округлая, словно галечка. Фигурка кошки, волокущей в зубах большого, слишком тяжелого для нее котенка. Наверное, работа ученика. Качественный уровень явно ниже — но какая в ней трогательность, какая мягкая улыбка… Почему бедняга Гелиодор возил ее с собой, вместе с шедеврами коллекции? Из сентиментальных побуждений? Профессиональный собиратель вряд ли бы позволил себе такие глупости…
Я оглянулся на ширму, за которой прятался мешок. О чем ты думал, Гелиодор Нурран, когда разглядывал эту смешную толстую кошку волокущую своего толстого отпрыска пушистым задом по земле? Кто-нибудь когда-нибудь вообще интересовался, о чем ты думал, что чувствовал?
