меня!» — крикнул он.
Шумная башня не обратила на него внимания. За ним поднялась Виктория, держа в руках церемониальный колокольчик, которым профессор Плэйфер оглашал результаты экзаменов. Она подняла его над головой и трижды яростно тряхнула. В башне воцарилась тишина.
Спасибо, — сказал Робин. «Ах. Итак. Я должен что-то сказать». Его сознание мгновенно помутилось при виде стольких пристальных лиц. Несколько секунд он просто моргал, немой и изумленный, пока, наконец, слова не вернулись на язык. Он сделал глубокий вдох. «Мы закрываем башню».
Профессор Крафт протиснулась в вестибюль. Мистер Свифт, что, ради всего святого, вы делаете?
«Подождите», — сказал профессор Хардинг. Вы не должны быть здесь, Джером сказал...
«Идет война», — пробурчал Робин. Он поморщился, когда слова покинули его рот; они были такими неуклюжими, неубедительными. У него была заготовлена речь, но внезапно он вспомнил только основные моменты, и те звучали нелепо, даже когда он произносил их вслух. В вестибюле и на балконах этажами выше он видел сменяющие друг друга выражения скептицизма, веселья и раздражения. Даже профессор Плэйфер, запыхавшийся у подножия лестницы, выглядел скорее озадаченным, чем взволнованным. Робин почувствовал головокружение. Ему хотелось блевать.
Гриффин знал бы, как внушить им это. Гриффин был рассказчиком, настоящим революционером; он мог нарисовать нужную картину имперской экспансии, соучастия, вины и ответственности с помощью нескольких выматывающих фраз. Но Гриффина здесь не было, и лучшее, что мог сделать Робин, — это направить дух своего умершего брата.
‘Parliament is debating military action on Canton.’ He forced his voice to grow, to take up more space in the room than he ever had. ‘There is no just pretext, apart from the greed of the trading companies. They’re planning to force opium on the Chinese at gunpoint, and causing a diplomatic fiasco during my cohort’s voyage was the excuse to do it.’
Он сказал что-то, что имело смысл. Вокруг башни нетерпение сменилось любопытством и замешательством.
«Какое отношение к нам имеет парламент?» — спросил один из парней из юридического отдела — Коулбрук или Конвей, или что-то в этом роде.
«Британская империя ничего не делает без нашей помощи, — ответил Робин. Мы пишем слитки, которые питают их пушки, их корабли. Мы полируем ножи господства. Мы составляем их договоры. Если мы откажемся от нашей помощи, тогда Парламент не сможет двигаться в сторону Китая...
«Я все еще не понимаю, почему это наша проблема», — сказал Коулбрук или Конвей.
«Это наша проблема, потому что за этим стоят наши профессора», — вклинилась Виктория. Ее голос дрожал, но все же был громче и увереннее, чем у Робин. У них заканчивается серебро, вся страна испытывает дефицит, а некоторые из наших преподавателей считают, что исправить ситуацию можно, вбросив опиум на иностранный рынок. Они сделают все, чтобы протолкнуть эту идею; они убивают людей, которые пытались ее слить. Они убили Энтони Риббена...
«Энтони Риббен погиб в море», — сказал профессор Крафт.
«Нет, не умер,» сказала Виктуар. Он скрывался, пытаясь помешать Империи сделать именно это. Они застрелили его на прошлой неделе. А Вимал Сринивасан, Илзе Деджима и Кэти О'Нелл — поднимитесь в Иерихон, идите к старому зданию за лесом, за мостом, и вы увидите обломки, тела...».
Это вызвало ропот. Вимал, Илзе и Кэти пользовались большой популярностью на факультете. Шепот нарастал; теперь было очевидно, что их нет, и никто не мог объяснить, где они находятся.
«Они сумасшедшие», — огрызнулся профессор Плэйфер. Он вновь обрел самообладание, как актер, вспомнивший свои реплики. Он направил драматический, обвиняющий палец на них двоих. Они сумасшедшие, они работают с бандой бунтующих воров, они должны быть в тюрьме...
Но, похоже, это было еще сложнее для зала, чем рассказ Робина. Рокочущий голос профессора Плейфера, обычно такой увлекательный, произвел обратный эффект — все это выглядело просто театрально. Никто больше не имел ни малейшего понятия, о чем они втроем говорили; со стороны казалось, что все они разыгрывают спектакль.
«Почему бы вам не рассказать нам, что случилось с Ричардом Лавеллом?» потребовал профессор Плэйфер. «Где он? Что вы с ним сделали?
Ричард Ловелл — один из архитекторов этой войны», — кричал Робин. Он отправился в Кантон, чтобы получить военные сведения от британских шпионов, он находится в прямом контакте с Палмерстоном...
«Но это же смешно», — сказал профессор Крафт. Это не может быть правдой, это...
У нас есть документы», — сказал Робин. Ему пришло в голову, что эти бумаги теперь наверняка уничтожены или конфискованы, но все же, как риторика, это сработало. «У нас есть цитаты, доказательства — все это есть. Он планировал это годами. Плэйфер в этом замешан, спросите его...
«Он лжет», — сказал профессор Плэйфер. «Он бредит, Маргарет, мальчик сошел с ума...»
«Но безумие бессвязно». Профессор Крафт нахмурился, глядя туда-сюда между ними двумя. «А ложь корыстна. Эта история — она никому не выгодна, уж точно не этим двоим, — сказала она, указывая на Робина и Викторию, — и она последовательна».
Уверяю вас, Маргарет...
«Профессор.» Робин обратилась непосредственно к профессору Крафту. Профессор, пожалуйста — он хочет войны, он планировал ее годами. Идите и посмотрите в его кабинете. В кабинете профессора Ловелла. Просмотрите их бумаги. Там все есть.
«Нет», — пробормотала профессор Крафт. Ее брови нахмурились. Ее взгляд метнулся к Робину и Виктории, и она, казалось, почувствовала что-то — их изнеможение, возможно, опущенные плечи или горе, проникающее в их кости. «Нет, я верю вам... . .» Она повернулась. Жером? Вы знали?
Профессор Плэйфер сделал небольшую паузу, как бы раздумывая, стоит ли продолжать притворяться. Затем он надулся. «Не делайте вид, что вы шокированы. Вы знаете, кто управляет этой башней. Вы знали, что баланс сил должен измениться, вы знали, что мы должны что-то сделать с дефицитом...
«Но объявлять войну невинным людям...»
«Не притворяйтесь, что именно здесь вы проведете черту», — сказал он. «Вы были в порядке со всем остальным — не похоже, что Китаю есть что предложить миру, кроме своих потребителей. Почему бы нам не...» Он остановился. Казалось, он понял свою ошибку, что он только что подтвердил их историю.
Но было уже слишком поздно. Атмосфера в башне изменилась. Скептицизм испарился. Раздражение сменилось осознанием того, что это не фарс, не приступ истерии, а нечто реальное.
Реальный мир так редко вмешивался в работу башни. Они не знали, что с ним делать.
Мы используем языки других стран, чтобы обогатить этот». Робин обвел взглядом башню, пока говорил.
