После Оршанских-то холмов я со своими ребятами, и Сафат, да и Махась еще года три по всему Западу оборотней давили, все их замки пожгли, под корень эту нечисть выводили. Кстати, Махась мне рассказал, что когда они осадили княжеский замок стаи западных волков, княгиня волчья требовала, чтобы тебя к ней привели, говорила, что знакома с тобой. Махась ей и сказал, что ты убит у Оршанских холмов. Я только потом сообразил, что княгиня-то эта была той самой княжной, про которую ты мне рассказывал, ты ее еще Ладой называл. Замуж она за западного волка вышла, сын у нее родился. Только, знаешь, убили и ее саму и сына. Когда ребята махасевы в горящий замок ворвались, она птицей обернулась и попыталась улететь, и сына своего с собой повела, да лучники махасевы обоих сняли. Сын ее, говорят, даже до земли не долетел, в воздухе сгорел.
Когда на Западе оборотней повывели, Сафат со своими бойцами на Юг отправился. Махась в Ничейные горы вернулся в свою Лосинку, а его ребят, почти три тысячи Падур на Восток повел. Он и с восточными волками дрался, и Край брал, и крайский замок сжег. Говорят, крайский замок сам Вершитель защищал и бился до конца, до последнего оборотня. Говорят еще, что Вершитель ушел тогда из горящего замка, в реку кинулся и ушел. Так и не нашли его!
Вот такие вот дела.
Конечно, было бы хорошо, если бы ты к нам сюда, на Запад добраться смог, хотя, понимаю – ты уже не тот мальчишка, который меня когда-то из Ласта к себе в Ничейные горы сманивал. Но тебе, может быть, было бы интересно посмотреть, как все здесь устроилось без оборотней. Хотя, и у вас, на Востоке, все, наверное, точно так же. Те, кто дрался с оборотнями не на жизнь, а на смерть, те, кто уничтожил, в конце концов, многоликих, добыл свободу для извергов, ничего не получил. «Добропорядочные» изверги поначалу, года три-четыре после сражения у Оршанских холмов, когда мы гонялись по всему Миру за остатками стай и оборотнями-одиночками, сидели тихо – боялись, видимо, что найдут оборотни способ совладать с нашей уругумской сталью и вернут себе власть над Миром. А как поняли, что многоликим возврата не будет, перестали называть себя извергами, переименовались в «достойных» граждан и широко развернулись. И доходы свои увеличили, и власть в городах да селах в свои руки забрали, или купили. Многие из них теперь уже в открытую обвиняют и тебя, и тех, кто изначала шел за тобой – зачем, дескать, оборотней под корень вывели, зачем Лютец сожгли, зачем университет уничтожили.
А Лютец мы, действительно сожгли, и университет уничтожили. Я тогда пытался ребят уговорить не трогать город, доказывал, что в университете много чего можно узнать полезного для нас самих, да только разве наших головорезов можно было тогда остановить. За твою смерть, да за гибель своих товарищей у Оршанских холмов они не то что каждого оборотня готовы были голыми руками задушить – все, что к оборотням имело отношение, огню предавали! И не только в Лютеце.
Теперь «достойные» граждане собирают по осколку, по лоскутику все, что от оборотней еще сохранилось. Некоторые до десятка книжек имеют, библиотекой называют, хвалятся друг перед дружкой, а сами те книжки и прочитать-то толком не могут! Слышал я в одном городке на Юге «достойные» граждане объявили, что их город основали два извержонка – выкормыши оборотней, даже статую на центральной площади поставили – волчицу, а под ней два мальчишки, сиську волчью сосут. Не даром ты говорил, что долго мы оборотней вспоминать будем, да еще легенду высокую из них сотворим – вот, начали «творить»!
Если все-таки решишься к нам на Запад податься, найдешь меня в Верне, у меня под самым городом большое имение, всякий покажет. Оттуда и до Махася недалеко, хотя старик уже очень слаб, из дома, почитай, и не выходит. Я, правда, иногда уезжаю в Ласт, но мой старший, он, когда меня нет, за хозяина остается, все для тебя сделает. Я ему много о тебе рассказывал. Приезжай.
Остаюсь, твой старый друг, Выжига».
Старик оторвал взгляд от свитка и поднял голову. За рекой, за широким окоемом степи багровое солнце садилось за горизонт.
«Еще пара часов, – подумал старик, – и поднимется Волчья звезда… – И тут же поправил себя. – Вернее то, что от нее осталось!»
