– А ты знал ответы?
– Когда как, но сейчас не знаю…
Глава 3
Бакрия. Хандава
400 год К.С. 14-й день Летних Волн
Согласно диспозиции, Бонифацию надлежало подтянуться за час до полуночи, авангард же в лице Марселя и Рокэ выступал на закате, и выступал во всеоружии. Прогулявшись по окружающим Хандаву скалам, Алва надрал диких багряных роз и каких-то колокольчиков ясно-синего, удивительно глубокого цвета. Марсель по обрывам не скакал – он осматривал замковые погреба, где среди приличного кэналлийского и местной сладкой бурды обнаружилось закупленное еще при Адгемаре мансайское.
Предусмотрительность покойного казара умиляла и навевала мысли об астрах и батюшке. Валме просветленно вздохнул и велел доставить один бочонок в апартаменты герцога Алва. Батюшкин домоправитель лег бы костьми на пороге, но в Кагете гость жрет и пьет все, что видит, а Бакна отдал бы Рокэ даже любимого козла, не то что странное иноземное вино! Марсель не успел сменить адуанскую одежку на мундир, как мансай уже притащили. Алва переодеваться не собирался. Сидел себе на подоконнике, положив руку на лепную гирлянду, и смотрел на красно-зеленое небо. Он часто так сидел.
– У тебя рука в крови, – забеспокоился Марсель, откладывая измявшийся шейный платок и повязывая новый.
– Правая. – Рокэ засмеялся и спрыгнул в комнату. – У этих синюшек листья как у осоки… Удивительно приятно порезаться по-человечески.
– Вот где извращение! – Виконт водрузил на плечо бочонок и сразу почувствовал себя гальтарским атлетом. – Пора соблазнять.
– Кувшины там есть, – припомнил Алва и по-простецки лизнул ранку. – Да не переусердствуем! Ибо не для себя благое дело вершим, но для скорбящего мужа и всея олларианской церкви…
Не уронить от смеха бочонок Марселю как-то удалось, Ворон подхватил свою добычу и пинком распахнул дверь. Мелькнули выпученные адуанские глаза, и стало совсем смешно. Помощь охранников Валме отверг. Тащить тяжеленную пыльную штуковину было неудобно, особенно по лестнице, но соблазнение – вещь сугубо интимная, а встречные обалдевшие рожи с лихвой искупали тяготы не столь уж и длинного пути.
Расчет Алвы опять оправдался: удивлять – значит побеждать не только ошалевших от козлерийской атаки гайифцев, но и дам с пистолетами. Выставить заявившихся с цветами и вином кавалеров епископская супруга, во всяком случае, не смогла.
– Это не Сакаци, – только и буркнула она, – делайте что хотите, только аспида вашего нет!
– Мы знаем. – Алва швырнул к ногам алатки багряно-синий ворох и улыбнулся во весь рот, окончательно отрезав хозяйке путь к отступлению. Ее высочество, хоть и без особой радости, приволокла из спальни поднос с предназначенными для утоления супружеской жажды бокалами и грохнула на стол рядом с фруктовой горой. – Благодарю вас. – Марсель начал бы с погоды и комплиментов, Рокэ предпочел, весело насвистывая, заняться мансаем. – Мы воспользовались отсутствием вашего супруга. Как выражаются ревнивцы, сударыня, нам следует объясниться. Вы мне не нравитесь!
– Можно подумать, мне нравитесь вы! – предсказуемо взбрыкнула дама. – Вы… оба!
– Тогда где пистолеты? – спросил Ворон, не отрывая взгляда от янтарной струйки. – Хорхе что, зря ими пожертвовал? Где блеск в глазах? Где отборная алатская брань?
Рокэ поставил наполненный кувшин на стол и резко, словно вступая в бой, обернулся:
– Вашу кавалерию, козлерию и артиллерию, вы праправнучка витязей и жена его преосвященства или сестра лысого Альберта?!
Если бы Марселю рассказали, он бы, наверное, поверил, но лучше единожды увидеть… Матильда Алатская, широко раскрыв сразу рот и глаза, хлопнулась в стремительно подставленное все тем же Алвой кресло. Молча. Ворон с поклоном протянул даме наполненный бокал, и женщина механически сжала пальцы. Рот она закрыла, но глаза оставались все такими же широко распахнутыми и очень для ее лет красивыми. Матери бы так…
– Альберт – свинья, – хрипло выговорила принцесса и залпом выдула мансай, – но он мой брат!
– Не верю. – Рокэ кивком указал на кувшин и устроился в кресле напротив подлежащей очаровыванию дамы. – Виконт, похож Альберт Алати на витязя и на Великолепную Матильду?
– Не поймешь, на кого меньше, – резанул истинную правду Валме, завладевая источником благодати. – Ваше высочество, как вам мансайское? На мой взгляд, недурно, но для нас это вино все же двоюродное…
– Нечего зубы заговаривать! – рыкнула алатка, но бокал все же подставила. – Сами начали…
– Одно другого не исключает, – перехватил вожжи Алва. – Браниться приятней за бокалом хорошего вина. Если вы сочтете мансай посредственным, перейдем на кэналлийское, в крайнем случае – на касеру. И все же, что там не так с кавалерией?
– Кавалерия у Дьегаррона, его и спрашивайте, а пить будем это… – Принцесса столь же лихо прикончила вторую порцию и занялась цветами. То есть сгребла их с пола и запихнула в изъятый опять-таки из спальни умывальный таз. – Бочонок от Альберта, надо думать? Подарочек? Он ведь как… Узнал про морисков и полюбил Талиг. Задним числом, зато от всей души. Можете ему верить, он вам сейчас не только мансай, Сакаци отдаст.
– Тем более что замок и так принадлежит Савиньякам, – засмеялся Алва. – Но вино Марсель отыскал в здешних подвалах. Герцог Альберт тут ни при чем.
– Ни при чем?! Если не подарил вам, то продал казару, морда гоганская! Всегда таким был… Может, он и в самом деле не Мекчеи, только кто тогда?
– Помолчите, ваше высочество. – Алва чуть подвинулся. Чуть-чуть, но вскочить и выхватить шпагу он мог теперь одним движением. – Я рискую показаться бестактным, но в вашей спальне кто-то есть. И это не отсутствующий епископ.
Ничего не слышавший Марсель тем не менее счел уместным отодвинуть расшитый лохматыми звездами занавес – и немедленно поклонился.
Принцесса Этери, скромная и, насколько это было в ее силах, прелестная, топталась по холтийскому ковру, сжимая в руках нечто светлое. По всему выходило, что кагетка вошла с опоясывающей внутренний двор галереи, как-то не позаботившись постучать.
Этери отчаянно смущалась. Бедняжка не представляла, что ее гостья не одна, вот и забежала с обещанной акварелью… Как была – в домашнем платье, без вуали и даже без служанки! Она умоляет на нее не смотреть и сейчас же уходит… Не разгляди давеча Матильда пресловутый портрет, она б загородила беременную девочку собственной тушей, но алатка была дальнозорка, в женской душе гнездится сводня, и вообще…
– Мы сегодня по-домашнему, – лихо махнула опять успевшим опустеть бокалом принцесса, – а до этикета мне нет дела уже лет сорок. И что-то в вашей… Бакрии я этой дряни тоже не замечала.
