Разве не пришел сразу же на помощь Мати, защищая ее? Разве…
Он знал, как обидны подобные упреки, особенно если они столь же далеки от справедливости, как небесный свод от земли. Ему самому было горько слышать эти слова. Каково же должно было быть господину? И это все вместо благодарности?
Отец испугался, что небожитель отвернется от его дочери, лишит ее своей благосклонности. И это, в довершение ко всем тем наказаниям, которые и так ожидали впереди его девочку. Всем сердцем, всей душой он просил повелителя небес не сердиться на малышку. "На нее что-то нашло… Просто затмение какое-то…" -И вообще, – хмуро глядя в сторону, продолжала цедить сквозь с силой сжатые зубы, Мати, – если бы ты не заговорил со мной о предсказании будущего, ничего бы этого не случилось! Я не испугалась бы дракона! Он не набросился бы на меня! Все было бы иначе!
Шамаш качнул головой. Он с болью и тоской смотрел на девушку, однако же не сказал ни слова в свое оправдание, даже не попытался ее разубедить. Бог солнца понимал – сейчас это бессмысленно. Она все равно не услышит его, не захочет выслушать.
– Ты совсем не думал о нас, – продолжала она, словно специально накручивая себя, все ярче и ярче разжигая бушевавший в ее груди яростный огонь, – иначе не прилетел бы назад на драконе! Нет, тебе нужно было произвести на горожан впечатление! Показать им, что этот исполин тебе послушен. И тебе было совсем все равно, что почувствуем мы… Не трогай Шуллат! – видя, что, несмотря на все ее слова, Шамаш все же склонился к волчице, Мати с силой стукнула его по руке. – Она моя! Я сама о ней позабочусь!
Шамаш выпрямился:
– Раз ты думаешь, что так будет лучше… – и он повернулся, собираясь уходить.
– Шамаш, прости Мати! – взмолился Атен. – Она не ведает, что творит!
– Если она считает, что сможет сама позаботиться о Шуллат – это ее право, – проговорил бог солнца. И, все же, найдя взглядом Лигрена, он тихо спросил: – Что с волчицей?
– Я не уверен, но… – лекарь говорил осторожно, вымеряя каждое слово, когда речь шла о священном животном, ответственность за жизнь которого непомерно велика. – Но, кажется, все не слишком плохо. Раны не глубокие. Переломов нет.
– Что ж… – Шамаш повернулся к Атену: – Караван готов отправиться в путь?
– Да, – поспешил ответить тот. – Повелитель моей души, не обижайся на Мати, она…
– О чем ты говоришь, торговец? – бог солнца взглянул на него с непониманием. – Как может взрослый обижаться на ребенка?
– Мати уже не малышка, которой прощается все. Она стала претендовать на права взрослых… -"даже более того", – скосив взгляд на волчицу, замершую возле девушки, подумал он, а затем продолжал: – А вместе с правами даются и обязанности…
– Для меня она ребенок, – качнул головой небожитель. И эти его слова несколько успокоили отца.
Шамаш же огляделся вокруг, заметил рядом большой серый камень, медленно подошел к нему, сел. Несколько мгновений он молчал, отдыхая. Затем, переведя дыхание, провел ладонью по лицу, смахивая капельки пота. И лишь после заговорил вновь:
– Эта поляна лежит на тропе каравана?
– Да, – кивнул Атен. Он не сводил с повелителя небес внимательного взгляда настороженных глаз, еще не понимая, вернее – не до конца понимая, почему тот спрашивал.
– Но если Ты считаешь… – быстрее, чем брат успел сказать еще хотя бы слово, вместо него заговорил Евсей, решивший, что Шамаш хочет продлить пребывание в городе, возможно, у Него были какие-то планы. – Мы могли бы задержаться… – он повернулся в сторону Хранителя, словно спрашивая – ведь он не будет возражать?
Хотя этот вопрос уже был задан раз. И не мысленно, а вслух. И, потом, разве не было и так ясно, что никто, ни ремесленник, ни разбойник, ни воин, ни служитель, ни тем более наделенный даром не пойдет против воли небожителя, особенно – повелителя небес.
Шед уже собирался воскликнуть: "Для нас было бы такой честью…" Но зазвучавший вновь голос господина Шамаша заставил его умолкнуть прежде, чем что-либо сказать.
– Нет. Я спросил лишь потому, что хотел бы дождаться караван здесь.
Он медленно обвел задумчивым взглядом поляну, начавшую, пробуждаясь от ночного сна, наполняться красками рассвета. Как-то сами собой погасли костры с огненной водой. И никто этого даже не заметил. Воздух стал свеж и прохладен. Деревья о чем-то шептались с ветрами… И, все же, несмотря на неповторимую чудесность рассвета что-то не позволяло назвать этот край красивым. Может быть, память о том, что совсем недавно здесь происходило.
На лицо Шамаша набежала тень. В глаза прокралась грусть.
Но хозяин города, смотревший на повелителя небес не мигая, не смея даже вздохнуть, принял ее за укор. На не гнувшихся, будто отмороженных ногах он сделал несколько шагов в сторону своего божества и затем, не в силах более терпеть внутреннее напряжение, охватившее не только тело, но и душу, и дух, рухнул ниц.
– Прости, господин! – вскричал он.
– Поднимись, – Шамаш шевельнулся, собираясь встать, чтобы подойти к горожанину, но видя, что к тому уже подступили с двух сторон Лигрен и Евсей, остановился, оставаясь сидеть на камне, поджав одну ногу, а вторую вытянув вперед.
– Прости! – когда караванщики подняли мага, он повис у них на руках, стремясь хотя бы встать на колени, выражая не просто почтение, но полное подчинение, смиренное покорство. – Не меня – город! Я же готов принять любую кару, которую Ты только…
– Ты ни в чем не виноват, – прервал его голос бога солнца.
Эти слова стали столь неожиданными для горожанина, что тот даже не сразу их понял, решил, что ослышался, ведь это не могло быть правдой…
– Но мы совершали неугодный Тебе обряд…
– Вы лишь исполняли то, чего от вас требовали. Что же до обряда… – Шамаш умолк на мгновение, закрыл глаза, отдыхая. – Не было убийства, не было стремления купить ценой чужой жизни что-то для себя.
– Мы продлевали жизнь города…
Укоризненный взгляд Шамаша заставил замолчать человека, который в душе уже дрожал от одной мысли о том, что дерзнул перебивать бога, спорить с Ним.
Повелитель небес качнул головой. Однако ничего говорить не стал, считая, что сказанного вполне достаточно. Что же до того, верить или сомневаться, успокоиться или продолжать винить себя во всем грехах мира – это было дело горожанина. В конце концов, что сделано то сделано.
– Но если Ты… – когда тишина начала становиться в тягость, решился заговорить жрец. – Если Ты не винишь нас… Если мы не преступники в Твоих глазах… Почему Ты не хочешь задержаться в нашем городе хотя бы на одно мгновение, один день, войти в священный храм, почтить нас Своим присутствием, освятить…
