— Почему? — не отставала Дака.
— Потому что они думают, что они главные в этом городе по вопросам, кого брить, кому обросшим ходить.
Дака звонко рассмеялась.
— Добро б мне хорошо заплатили, — добавила Врени. — А то мелочью всякой…
Она сунула руку в сумку, наугад там нащупала какую-то побрякушку, вытащила и показала Даке. Девушка восторженно ахнула. Это оказалась бронзовая застёжка в виде змейки. Вещица была удивительно тонкой работы, одна из немногих хороших среди того барахла, которое всучили цирюльнице нагбарцы. Вместо глаз были вставлены вечерние изумруды [47]. Дака захлопала в ладоши. Иргай толкнул цирюльницу локтем и пристально посмотрел ей в глаза. Врени невесело усмехнулась. Не понять было сложно.
— Возьми, — протянула она застёжку Даке. — У меня много таких.
— О-о-о! — выдохнула девушка и жадно схватила подарок. Иргай быстрым движением достал из-за пазухи купленную вуаль и набросил на плечи невесте.
— Возьми, — коротко приказал он. — Будет что застегнуть.
Дака даже дышать перестала, прикалывая оба конца вуали к плечу, чтобы лучше держалась.
— Пусть они принесут тебе счастье, — невесело хмыкнула Врени. Вдруг её осенило и она, кивнув спутникам, прошла вперёд. Там, дальше по рынку в лавке, где торговали пряностями, в клетке сидела маленькая обезьянка и корчила уморительные рожи, но никому до неё не было дела. Дака как зачарованная уставилась на зверька. Иргай пошёл к ней. Врени притворилась, что тоже засмотрелась на обезьянку. Интересно, не додумается ли Иргай и её купить?.. Было бы очень забавно. Диковиной девицей заинтересовался и мальчишка-карманник, который потихоньку подбирался к ней поближе. Иргай тоже это заметил. Врени дождалась, когда мальчишка обнаглеет достаточно, и сделала шаг в сторону. Другой, третий. На рынке было полно народу… не так много, как в обычные дни, но достаточно. Врени нырнула в человеческое море, чтобы вынырнуть уже на другой улице.
Давай, мальчик. Сторожи Большеногую. В лесу ты, конечно, мастер. В степях, небось, и вовсе лучше всех. А ты попробуй в городе, где человек зажат между каменными и кирпичными стенами, а верхние этажи заслоняют солнце от нижних. Ищи. Крути головой. Не устеречь тебе Большеногую. Живите, думайте о подвигах, о сражениях. Без старой уродливой Врени.
* * *
Врени допустила ошибку. Это было понятно: даже такие, как она, не могут быть совсем одни. Даже ей надо было хоть на кого-то полагаться. Ей бы искать выход, но нет, она повернула к тому кабаку, где встречалась когда-то со старшим братом. Там можно узнать новости и рассказать свои, получить совет или новое задание. Там можно… Издалека Врени поняла, что безнадёжно опоздала. Кабака больше не было. Выбиты двери, разломанные лавки, обломки козел и доски вместо столов. Копоть, грязь, давно засохшие лужи вина и крови. Никто не подсядет больше к ученице за стол, не пустит кругом монетку. Врени помедлила и всё-таки зашла внутрь. Как будто не всё ещё было ясно. Как будто ещё было на что надеяться.
Разгром, обрывки одежды, осколки, обломки, пятна крови. Врени прошла кабак насквозь и вышла с заднего хода. Натолкнулась на внимательный взгляд какого-то старичка, показавшегося ей смутно знакомым. Дедок сидел на чурбачке перед дверью в соседний дом и держал в руках начатое вязание. Клубок с воткнутыми туда спицами валялся на мостовой рядом.
— Ты чего тут ходишь? — спросил старичок. Врени не смогла разобрать, узнал он её или нет. Она его не слишком хорошо помнила.
— Да вот, — развела руками цирюльница, — уезжала, вернулась, а тут такое.
— В хорошенькое время вернуться вздумала, — хмыкнул дедок.
— Не я решала, — в тон ему ответила Врени.
— Родные у тебя тут были? — заинтересовался старик.
— Да нет, — протянула цирюльница, чьи родные остались в деревне под Вибком где-то в далёком прошлом. — Так, мимо проходила. Кто ж так кабак разрушил, а, дедушка? Неужто братья-заступники в город прорвались?
— Да нет, — махнул рукой старичок. — Это её милость баронесса-то фирминская приказала. Сперва на окраине на один трактир налетели. Говорят, там разбойники собирались! Их поймали да перевешали всех на стенах. Потом она ещё лиходеев поймала, которые зерно воровать вздумали. Их следом на стенах развесили. И ещё душегубов, которые амбары поджечь пытались. Вот тогда сюда стража-то и заявилась. Говорят, тут дружки тех разбойников собирались! Ну, да у её милости разговор короткий.
— Что, всех переловили? — равнодушно спросила цирюльница. Она начала вспоминать, почему лицо дедка показалось ей знакомым и это ей не понравилось. Ну да. Скупшик краденного. Кому надо было, из кабака выходил и скрёбся у его двери. Вот крыса!
— Да уж никто не убёг, — заухмылялся дедок. — Доченька, ты молодая, у тебя спина хорошо гнётся. Уж будь добра, не откажи, подай мне клубок, видишь, укатился.
— Прости, дедушка, прострел [48] замучал, у самой спина не гнётся, — соврала цирюльница. Пусть эта крыса другую дуру ищет, ему спину подставлять! — Коли это не враги пожгли, так и то ладно. Им, господам-то, виднее, кого вешать.
Улыбка старика слегка поувяла, но Врени уже шагала прочь. На душе было паскудно. Проклятый город! Эх, да что там говорить. Проклинай — не проклинай, кричи — не кричи. Убитых уже не вернуть. И, полно, был ли среди них старший брат? Он мог давно уйти из Сетора. Мог затаиться. Мог просто не прийти в тот день в этот трижды проклятый кабак!
Правды уже не узнать.
Мелькнула безумная мысль и Врени аж зажмурилась, представляя, как, выбравшись из города, обойдёт его стены, вглядываясь покойникам в лица. Брр. Нет, не стоит и думать. Мёртвых не вернуть, а с живым её сведёт судьба. Да и что там… Старший брат был посвящённым. Если его убили, его душа давно освободилась от оков мира и сейчас там, где никто не сможет причинить ему вреда. Это ей, прикованной к миру, плохо и грустно, она осталась без совета и наставления. А ему хорошо. Значит, и ей нечего унывать. Оставалась самая малость — выбраться из обречённого города.
Врени прикинула. Самым простым и надёжным был перелаз через стену на окраине, как раз возле кабака, где собирались проклятые. Дойти так, чтобы не попасться патрулям, было не слишком трудно.
* * *
У перелаза Врени ждало новое разочарование. Его охраняли. И добро бы стражники, цирюльница бы только порадовалась. Не за себя — за город. За людей, которые в нём остались. Но дело было хуже некуда. Перелаз охраняла местная шушера. Эти рожи она тоже видела, хоть по именам и не помнила. Ничего хорошего от встречи с ними ждать не приходилось.
— Гляди, кто к нам пожаловал! — обрадовался один из них, с бритой башкой, одетый в дырявую бархатную куртку. Этого, кажись, звали Зяблик, Враг его знает, за что.
И он её — помнил.
— Нос-то, гляди, уже зажил, — усмехнулась цирюльница. Дело было плохо. Уйти невозможно, они бросятся как только она повернётся спиной. Идти вперёд тоже никак. Поневоле пожалеешь, что одна. Кричи — не кричи, на помощь прийти некому. — Чего тут забыли-то?
— Ха! — сплюнул второй, одноглазый, подходя ближе. — Про это место полгорода знает, кто попроще. Пятеро уже решили из города свалить по-тихому. Вон теперь… отдыхают.
— По ту сторону, чтобы не воняли, — подхватил Зяблик.
Врени засмеялась. Вот крысы!
— Хорошее дело, — сказала она. — Доходное, небось?
— Ты зубы не заговаривай, — посоветовал одноглазый, подходя ещё ближе. — Сама говори, зачем пожаловала?
— А вы не понимаете? — прикинулась дурочкой Врени. — Мне на ту сторону надо.
— Через ворота давай, — грубо ответил третий, с рыжей бородой и овчиной на плечах вместо плаща. — Нечего тебе тут шастать.
— Через ворота пусть дурочки ходят, — отозвалась цирюльница. — Так меня и выпустили.
— Видать наследить успела? — спросил Зяблик. Врени неопределённо хмыкнула. Скажешь «да» — донесут, скажешь «нет» — прирежут. Впрочем, её в любом случае прирежут. Стали бы они болтать, реши они её отпустить.
