Ему не привиделось.
Холодный страх ехидно царапнул где-то внутри, но Кан отмахнулся.
Что он может с этим сделать? Чудовище из подвала живёт не только в подвале, он это знал. Но то, что оно ходит ручной псиной за его отцом (или отец за чудовищем), — это было открытием. Ему правда стоило поговорить с отцом. Посидев ещё полчаса, Кан кое-как поднялся и медленным шагом направился к лекарю, который, осмотрев его, бесцеремонно приказал не занимать место в шатре. «Встать можешь — иди в строй, голова у тебя не отваливается, будешь жить».
***
— Значит, царь Канрё отказывается сдаваться?
В штабном шатре генерал Ван недовольно перевёл взгляд с Цинь Аманя на карту. Он старался не вспоминать то, что произошло два дня назад.
— Предсказуемо. Иногда власть ослепляет настолько, что человек готов умереть ради неё. Небо отвернулось от этих земель. — Амань выглядел удивительно спокойным, но все его мысли были сосредоточены на госпитале. Бездна побери, он способен превратить аванпост в пепел, но не в состоянии вылечить собственного сына! Каждый раз, когда он приходил проведать Кана, тень в его ногах, кажется, смеялась над бессилием самоуверенного смертного. И с каким удовольствием он вернулся бы сейчас с сыном в Лоян, но он был связан обещанием закончить эту кампанию. И он старался. Даже слишком. Однако вести из Канрё лишь раздражали Аманя — царство отказывалось капитулировать и упрямо цеплялось за свободу.
— Придётся идти на штурм. — Ван поправил повязку. — Надеюсь, без демонов, шэнми.
— Всё зависит от вас, господин генерал. — Амань подобрал с карты резную фигурку, обозначающую столицу Канрё. — Император приказал мне выиграть, чьими силами — неважно.
— Четверть войска, господин Цинь. Ваше появление забрало четверть войска.
— Другая четверть сгорела. Какое счастье, что у нас осталась ещё половина личного состава, не правда ли?
Ван скрипнул зубами и хотел было что-то добавить, но в шатёр вошёл солдат и поклонился.
— Господин Цинь, из госпиталя передали, что ваш сын пришёл в себя.
— Спасибо. — Амань сжал фигурку и слегка склонил голову набок. — Что ж, через два дня мы будем готовы к штурму, генерал. Вы же изучили бумаги, которые предоставил Чжан?
— Безусловно.
— Тогда не мне вам объяснять, что запасов кристаллов Чанкина недостаточно на всю страну. Учитывая записи торговцев, Канрё остаётся только защищать столицу. Возьмём её, и истории конец.
— Надеетесь поскорее вернуться в Лоян?
— Такова воля Императора. — Амань безразлично пожал плечами. — Чтобы не усугублять ваши потери, предлагаю зайти с двух флангов. Неважно, на кого отвлечётся стража — на солдат или на… мои силы. Закончим за день, кто-то пробьёт оборону.
— Согласен.
— Видите, мы прекрасно умеем находить общий язык. — Амань подбросил резную фигурку, и она вспыхнула чёрным пламенем, сгорая в воздухе. — Подумайте о позиционировании, я скоро вернусь.
— Рад, что ваш сын в строю.
— Как и я — тому, что вы не совершили измену, генерал. Империя потеряла бы прекрасного полководца.
***
Кан стоял у шатра, бледный и самоуверенный, как обычно. Больше всего на свете Аманю хотелось взять его за шиворот и повесить на воротах родового поместья на пару дней, чтобы тот хорошенько подумал о своём поведении, но вместо этого он только холодно оглядел сына. Хвала Небу, в доспехи ещё не вырядился и на коня не вскочил.
— Ну что, и как тебе воюется?
— Отец…
Амань вздохнул и обнял Кана, на секунду вцепившись так, что тому стало больно. Как он ни пытался заставить себя казаться спокойным, руки не разжимались. От силы его хватки мальчик закашлялся.
— Кх-х… задушишь.
— Бездна тебя знает, может, я в последний раз тебя вижу. Пятнадцатилетний идиот. — Амань отпустил сына и нахмурился. — Что сказал лекарь?
— Жить буду. Отец, Хунха…
— Не то, что я хотел тебе показывать.
— Но это был ты.
— Я. Теперь ты сам увидел, за что на самом деле не любят нашу семью. Возможно, придётся повторить при осаде, так что как-нибудь смирись со своей памятью и не смотри на меня побитым щенком.
— Подожди. — Кан покачал головой. — Все эти… тени… демоны. И то, что в подвале. Что ты сделал тогда?
— Тогда?
— Когда я был маленьким.
Отец замер, удивлённо взглянув на сына. Помнит? Он-то надеялся, что Кан и Сюин забудут ритуал или посчитают его дурным сном. Память резко выбросила на волю воспоминания о безжизненном детском теле, из которого он самолично вынул душу, а затем…
— Защитил. От всего, что ты видел на берегу. Тебя это не коснётся, как и всё, чем я занимаюсь. — Амань помедлил и поправил повязку с лекарством на голове Кана. — Если кто-то и убьёт тебя, то только я — и то за твою беспросветную глупость. Иди уже, переоденься, если не собираешься в таком виде завоёвывать свою первую столицу.
— Я уже завоевателем стал?
— Малолетним. Не переживай, это твоя первая и последняя столица. Император предложил прекрасное место службы.
— Я не хочу в гарни…
— О, не переживай, тебе понравится. И никакой спокойной охраны с высоким довольствием и карьерным ростом, — всё как ты любишь. Ты хорошо помнишь карты границ Линьцана?
Он всё исправит. Амань не спал эти два дня и теперь надеялся, что сможет умереть на пару часов, а потом он разберётся — с сыном, с Ваном и с Канрё. Впервые в жизни мысли о Севере и верховном жреце Линьцана успокаивали его — там будет как минимум безопасно.
Глава 9. Дэмин
Лоян, столица Империи Хань, состоял не только из Запретного города и кварталов, в которых жили знать и ремесленники. Между внутренними и внешними стенами столицы расположился район бедняков, грязное и тёмное место, где крошечные лачуги жались друг к другу глиняными боками, а точное число их обитателей было известно лишь Небу. Здесь правила нужда: за крышу над головой приходилось драться, не хватало ни тепла, ни еды, ни даже света. Цена человеческой жизни могла равняться чаше риса, да и то, если повезёт. Цинь Кан совершенно не знал, каково это — спать на улице, воровать, чтобы не умереть с голоду, и не иметь за спиной ни дома, ни имени, ни последнего цюаня*.
Зато знал Цинь Дэмин.
Никто не мог сказать, сколько лет этому мальчику и где его нагуляла безумная мать. Дэмин рос, как дикий зверёныш, в том клоповнике, что по местным меркам всё ещё можно было считать домом. С самого детства он слушал бесконечные истории о придворном шэнми, который, по заверению матери, был его отцом, но выдумывала мать почти так же много, как и пила: не проходило и дня, чтобы она не сжимала чарку с дешёвым пойлом трясущимися руками. Чем старше Дэмин становился, тем больше сомневался в каждом сказанном слове, но никогда не спорил: мать была выше и сильнее, а значит, она и права.
Но рассказывала она самозабвенно: про далёкие острова, где правит великий царь и почитают культ Шэньхуо, про то, как Цинь Амань прибыл туда и увёз её, а потом… Потом, если мальчик был слишком легкомыслен и успевал скрыться, матушка переходила к побоям, повторяя, что он — демоново отродье, которому место на костре. Как Дэмин выжил, не знал даже он сам, но прятаться и молчать, чтобы не привлекать к себе внимание, он научился раньше, чем ходить. И всё же его наследство состояло из фамилии, которая не стоила в этом месте ничего.
В тот день, когда войско возвращалось в столицу, Дэмин и знать не хотел, даровало ли Небо победу над Канрё или нет. Его жизнь была далека от проблем государства, их перебивала стойкая нужда найти себе еду любыми способами. Тяжёлая работа в подпольных мастерских чередовалась с попытками хоть что-то украсть. За каждую чашу риса нужно было платить, а за возможность заработать — делиться. Дэмин не верил никому и почти не говорил: не потому, что не умел, а потому, что взвешивал каждое слово. И если Кан, который понятия не имел о его существовании, рос и становился сильнее, то Дэмин, хоть и был ненамного младше, но выглядел, как ребёнок, — без солнца и мяса он мог если не умереть, то точно не вырасти.
