— Которые я совсем не понимаю, — вздохнул, усаживаясь на кровать.
Покрутил в памяти запомненные страницы, не находя ничего, что мог бы понять настолько, чтобы использовать. Прошелся по комнате, сердито поглядывая то на соседа, то на стену. И то и другое хотелось стукнуть, но не моглось. В итоге пнул пустой пакет из под книжек и больно ушиб мизинец — там, оказывается, что‑то оставалось. Глянул на самое дно — действительно, черная книжка с золотистыми буквами. Тяжелая и вроде не такая маленькая, чтобы потеряться — просто пакет большой. Поднял, отряхнул от пола и тихо прочитал: 'сло — варь'. Хм. Хм! Губы расплылись от сладостного предвкушения, как от второй котлеты на добавку.
Словарь не подвел! За что и был упрятан под матрас — еще найдут и отнимут, а такое волшебство и самому нужно!
Вроде бы непонятные и странные слова оказались не такими и сложными — просто взрослые любили назвать одним загадочным словом пять простых. И надо было всего‑то: добиться, чтобы мой дар покрыл два раза весь кулак, а затем ударить! Ну, там еще было две страницы, как все это сделать, но когда на улице было совсем — совсем темно и тихо, я все‑таки справился!
Удар прозвучал упавшим с верхней полки чемоданом и разошелся по всей комнате дрожью пола, звоном подпрыгнувших чашек, дребезжанием окон и матом проснувшегося дяди Коли.
— Ты что сделал, гад?! — В ужасе смотрел он на огромную дыру в кирпичной кладке стены.
— Это вообще не я, — замотал я головой, огромными глазами глядя на дядьку.
— А кто?!
— Т — тараканы?
Но главное — стену я победил! И потом гордо ходил мимо нее, потому что сидеть было больно.
Рядом бродил кругами сторож, то и дело бросая разъяренный взгляд на рисунки из раскраски, которыми мы прикрыли дыру. А зря, рисунки отличные: с сине — красным жирафом и сине — красным слоном. Сам делал!
— Ты хоть понимаешь, что бы было, ударь ты чуть сильнее?
— Что?
— Улица тут бы была! Это же капитальная стена! Скажи спасибо, что половина интерната не сбежалась.
— Спасибо.
— А если кто‑то узнает о твоем даре, что будет?
— И что в этом плохого, — шмыгнул я.
Сторож схватился за головой рукой и сел на кровать. Долгое время молчал, о чем‑то напряженно думая, а когда поднял голову — посмотрел собранно и строго.
— Вот скажи мне, пистолет — это хорошо или плохо?
— Плохо? — неуверенно предположил я, растерявшись.
— А если он в руках у человека, который защищает себя и свою семью?
— Тогда хорошо, наверное.
— А если он перейдет в руки преступнику?
— Ну…
— Пистолет — не плохой и не хороший. Пистолет — просто пистолет, до тех пор, пока он не попадет в руки хорошего или плохого человека. Твой дар — это такой же пистолет, он тоже не плохой и не хороший. Но многие плохие люди захотят получить его себе.
— Но он принадлежит мне! — Искренне возмутился я.
— Нет, — хлопнул он рукой по постели. — У тебя нет покровителей, нет защитников! Если твой дар обнаружит директор, именно она будет решать, что с ним делать — продать, отдать или оставить себе.
— Да как вообще можно продать чужой дар!
— Вместе с человеком. Вот так, — выставил он протез вперед и приподнял штанину, показывая тусклый металл вместо ноги. — Я сам продал свой дар. Смотри на результат!
— Вы, сами? — Не веря, повторил я вслед.
— Да. Продал на двадцать лет. Это называется служба. Но это мой выбор, — отвел он взгляд. — А тебя, если обнаружат дар, продадут без твоего ведома. Если уже не продали.
— Но так же нельзя? Я — против!
— Тебя никто не спросит. Тебя заставят. Ты не владеешь даром в той мере, чтобы защитить им себя и свою свободу.
— Так научите!
— Не могу! — Приподнял он голос. — Что мне скажут твои родители, когда… — неожиданно замолчал он и продолжил совсем иначе. — Поэтому нам надо держать все в тайне.
— Мои… Родители? — что‑то во мне щелкнуло, включив совсем другой звук. Холодный, лязгающий, чужой.
— Я хотел сказать, твои родители наверняка бы хотели…
— Николай.
Дядька как‑то съежился, будто от удара и совсем иначе посмотрел на меня. Раньше‑то я помню всякие взгляды, от рассерженных до добродушных, но этот — он был с испугом. Справился с собой дядька быстро, вернув прежний усталый вид, но теперь старался смотреть мимо меня. Я хотел было извиниться, но сосед заговорил первым.
— Я не знаю, живы ли они, — пробормотал он. — Скорее всего, нет. Извини. Но есть шанс, что живы дедушки, бабушки, тети или дяди, это почти наверняка.
— И зачем я им нужен? — В интернате были те, у кого остались родственники, но они как‑то не торопились забирать детей к себе.
— В таких семьях, как у тебя, родство очень сильно. Ты не представляешь, насколько. Троюродный брат, двоюродный дядя, крестные твоих родителей — все они будут счастливы с тобой встретиться и забрать к себе.
— Так почему я все еще здесь? — Тихо, уже своим голосом, проговорил я.
— Тебя записали под чужим именем, документы спрятали. Наверное, так тебя хотели защитить от врагов. — Понурился дядька и принялся медленно приводить штанину в порядок — что с одной рукой не очень‑то удобно.
Я присел рядом и поправил складки брюк.
— А как вы узнали, ну… Про меня?
— Твой дар — он как вторая фамилия, — улыбнулся он сверху.
Дядя Коля переставил ногу поудобнее, оперся рукой на клюку и начал медленно рассказывать историю о своих поисках, неприятных открытиях, опасениях и их подтверждении. О злой ведьме — директрисе и ее сподручнице. О потерянном принце и калеке — помощнике. О главном злодее — людоеде, скрытом где‑то во тьме. О его решении ничего мне не говорить, но продолжить поиски. Все смотрелось увлекательной сказкой, в которой пока не было счастливого конца. И самое страшное — я был главным героем.
— А если они не найдутся? Мои родные? — Хмуро смотрел я в пол. — А я так и останусь слабым.
— Даже если мы продолжим тренировки, я не смогу дать тебе что‑то больше той паршивой книжки! — Качнул дядька головой. — Этого недостаточно.
— Вот так просто сидеть и ждать? — возмутился в ответ, собираясь всерьёз обидеться.
— У тебя есть козырь. Твоя родовая Сила Крови. Изучи ее, поставь себе на службу. — без тени улыбки посоветовал он мне. — Она сильнее всего, чему я могу научить.
— Вы поможете?
— С электричеством я тебе не помощник. Не моя стихия. Общие приемы ты выучил.
— И что мне делать?
— Занимайся физикой, — кивнул он в сторону отложенных на тумбу учебников. — Экспериментируй. Дар не может тебе навредить. Только, очень, очень прошу! — Спохватился он и серьезно занервничал.
