– Подъезжаем уже! – бросила Ирка, щелчком пальцев убирая морок, прикрывающий стоящую на верхней полке здоровенную пластиковую сумку на молнии. Ухватившись за края, стянула ее вниз.
– Ты соседям деньги за сумку оставила? – бережно поддерживая край, чтобы сумка не стукнулась о столик, пропыхтела Танька.
Ирка молча кивнула.
Поезд медленно втянулся в вокзал. Тяжело пыхнув, будто выдыхая пыль нелегкой дороги, устало привалился к перрону.
– Лучше в толпе идти, не так видно! – пробормотала Ирка, цепляя на спину рюкзак и хватаясь за ручки купленной в соседнем купе (правда, без ведома соседей) сумки. – Пусти, Танька! Кто тут у нас оборотень – я и одна донесу, ты мне только мешаешь! Вон, Богданов рюкзак возьми!
Отодвинув дверь купе, Ирка краем здоровенной сумки вклинилась в цепочку выходящих пассажиров. Заработала несколько удивленных взглядов, скользнувших по изящной девочке, легко, одной рукой держащей на весу тяжеленную поклажу. Ступила на железную лестницу вагона… Край сумки навис над верхушкой золотой пирамидки, по-прежнему заменявшей проводнице форменный берет. Почувствовав над собой движение, стоящая на перроне тетка подняла мрачные глаза – при виде девчонок лицо ее вдруг вспыхнуло азартом.
– Сумка, – раздельно сказала проводница. – У вас не было сумки, с одними рюкзаками садились! Они говорят – я насчет трупа ошиблась! – голос проводницы торжествующе зазвенел. – Только вот насчет багажа я никогда не ошибаюсь! Откуда сумка взялась? Мальчика убили, а кошелку сперли! – проводница метнулась к подножке и, растопырив руки, ухватилась за поручни, перекрывая девчонкам выход. – Пусть с вами вокзальная милиция разбирается, а я вас отсюда не выпущу!
Позади застрявших на верхней ступеньке девчонок шумели пассажиры. Любопытные взгляды со всех сторон сошлись на них. Танька почувствовала себя хуже, чем под прицелом багровых буркал ховало. И оттого разозлилась по-настоящему.
– Зовите милицию! – звонко, на весь перрон сообщила она. – А я пока дяде Жене позвоню!
– Предполагается, что мы должны спросить, кто такой дядя Женя? – выныривая откуда-то сбоку, поинтересовался начальник поезда.
– Адвокат моего папы, – любезно сообщила Танька. – Мне как раз давно скутер хотелось, а родители говорят, что это лишняя роскошь. Вот железная дорога мне его и оплатит! В возмещение морального ущерба, – пояснила она.
– Я тебе оплачу! Я тебе так оплачу! – заверещала проводница.
– Тс-с, – протянул начальник. – Тихо! Девочки, давайте решим все по-хорошему. Дело и вправду странное. Проводница говорит: мальчик с вами был, а сумки не было, теперь мальчик исчез, сумка появилась…
– Вы думаете, мы из мальчика сумку сделали? – невинно поинтересовалась Танька, разглядывая пестрый, в цветных разводах клеенчатый баул и мимоходом успокаивающе дотрагиваясь до мокрых от пота Иркиных пальцев, судорожно стиснутых на ручках.
– Я уже и не знаю, что думать, – сознался начальник. – Вы же не будете возражать, если я посмотрю, что у вас в сумке?
– Будем, – с ласковой уверенностью сказала Танька, и протянутая рука начальника поезда повисла в воздухе. – У нас там трусики грязные лежат, я не хочу, чтобы вы на них смотрели. Вы, конечно, можете и наплевать на мои возражения – но тогда мне, наверное, на целую машину хватит.
– Пропусти их, – отступая в сторону, сказал начальник поезда.
Проводница поглядела на него непонимающе:
– Пропустить? Да ведь они же врут! Это ж трусы с парашют иметь надо, чтоб такую сумку набить! Да что с ними разговаривать!
И прежде чем кто-то успел понять, что она хочет сделать, проводница подпрыгнула и со всей силы дернула за болтающуюся у Ирки в руках сумку. Клеенка с треском разорвалась вдоль молнии. Сумка накренилась… Прямо на проводницу, взмахнув руками, вывалилось тело мальчишки.
Прячась в густой толще подсвеченных лучами встающего солнца облаков, здухач старался не терять из виду процессию. Страшную процессию, действительно страшную. Он никогда не осмелился бы признаться ведьмам, но чувствовал, как его буквально размывает от ужаса. А его тело наверняка должно стонать и вскрикивать во сне, пугая девчонок. Хотя связь с телом он сейчас ощущал смутно – как будто их разделяла стена, и только тоненькая ниточка тянулась сквозь каменную кладку, не позволяя воину сновидений совсем оторваться от спящего далеко внизу мальчишки. После песни Алконоста в здухаче вроде бы бурлили новые силы: и зрение стало всепроникающим, и он по-прежнему мог развить невероятную скорость, да и сыплющиеся с меча серебряные искры оказались большим подспорьем в драке… Но без привычной связи с человеческим обликом он все равно чувствовал себя слабым. Как будто одну его половину накачали до размеров Шварценеггера и еще базуку дали, а другую – р-раз! – и отрезали!
Впрочем, с этой компанией он бы и в целом виде не очень-то потягался. Ховало едва не сжег его своими огненными взглядами, а остальные казались еще страшнее. Здухач уныло уставился на шествующую по облакам четверку. Он ведь выходил с нечистью один на один! И даже один на много! Но никогда ему еще не случалось натыкаться на тварей, таких жутких и таких сильных!
Копыта конского костяка месили облако. От восседающего скелета веяло такой древней и злой мощью, что здухач поторопился отвести взгляд. Впрочем, разглядывание кареты, за занавесками которой скрывалась изуродованная черными язвами дама, тоже удовольствия не доставляло. Сквозь сомкнутые веки он с сомнением поглядел на скачущего на одной ноге уродца. Три головы покачивались в такт каждому прыжку, как кисточки на палочке тамбурмажора, шагающего впереди военного оркестра – вверх-вниз, вверх-вниз… На трех совершенно одинаковых лицах застыло выражение дебильного счастья – прыг-скок, прыг-скок… Лица катящейся следом головы было толком не рассмотреть – мелькали то нос, то ухо, то затылок, да еще крутились вокруг, взвиваясь и опадая, косицы длиннющих бровей.
Вот с ними он бы потягаться мог – если один на один! Здухач почувствовал мгновенный обжигающий стыд. Трус! Настоящий воин сновидений не станет раздумывать и выбирать себе противника попроще! Он с боевым кличем кинется прямо в гущу многочисленной нечисти и если даже не сумеет победить, то погибнет, доказав, что он… полный идиот!
Слова, прозвучавшие в его голове, были так похожи на обычные выступления Таньки, что здухач даже прислушался к себе – не иначе как ведьма снова подключилась к его сознанию. Но нет… И в облаках, и внутри себя он был один. Только он мог остановить прущую нечисть, от которой миру явно ничего хорошего не светит. Поэтому давай, воин, соображай!
