Стихотворец не без труда остановился напротив Бабриэля и надменно вопросил:
— Кто вы, черт возьми, такой?
— Студент, — отвечал Бабриэль. — Бедный студент из Германии. Я пришел в Венецию, чтобы погреться в лучах вашего гения, дражайший маэстро, и, если позволите такую дерзость, пригласить вас в ресторан. Я — самый горячий из ваших поклонников по северную сторону Аахена.
— Вот как? — сказал Аретино. — Вам нравится, что я пишу?
— Нравится — не то слово, дражайший маэстро, чтобы выразить мое отношение к вашим творениям. Люди зовут вас Божественный Аретино, но такая хвала лишь умаляет величие вашего гения.
Бабриэль от природы не был льстецом, но успел повидать мир, повращаться в самых различных сферах и поднабраться нужных словечек. Единственное, чего он боялся, — переборщить. Но Аретино, особенно в теперешнем его состоянии, никакая похвала не казалась чрезмерной.
— Хорошо излагаешь, мой мальчик, вот что я скажу. — Аретино замолчал, пытаясь справиться с икотой. — Рад был бы сходить с тобой в ресторан, но придется отложить до лучших времен. Мы как раз обмываем мой новый контракт. Куда, черт возьми, запропастились гости? Как пить дать, уже расползлись по спальням. Но от меня так просто не уйдешь! — С этими словами он неверной походкой направился к дверям.
— Позвольте осведомиться, дражайший маэстро, что это за контракт? Ваши почитатели по всей Европе сгорают от любопытства.
Аретино остановился, задумался, потом вернулся в комнату, взял со стола рукопись и сунул ее под мышку. Потом сказал:
— Нет! Я дал слово молчать. Но обещаю: и вы, и весь остальной мир будете изумлены. Один только размах… Впрочем, ни слова больше!
И с этими словами он вышел из комнаты, почти даже не пошатываясь.
Бабриэль рванул прямиком на Небеса, в пригород — там у Михаила был дачный домик в несколько этажей. Он ворвался в студию, уютную светлую комнату, где архангел с пинцетом и лупой в руках разбирал коллекцию марок на столе розового дерева под лампой от Тиффани. Когда белокурый ангел влетел в дверь, поднялся сквозняк, марки весело запорхали. Бабриэль подхватил Кейптаунский Треугольник, когда тот уже вылетал в окно, и от греха подальше сунул под пресс-папье.
— Жутко извиняюсь, — пробормотал Бабриэль.
— Просто старайся впредь умерять свои порывы, — сказал Михаил. — Ты не представляешь, как трудно вывезти эти редкие экземпляры с Земли, избегая лишних вопросов. Я так понял, что твое расследование увенчалось успехом?
Бабриэль одним духом выложил про рукопись, ее заголовок, первую строчку, про то, что Аретино обмывает заключение нового контракта, судя по размаху пирушки — хорошо оплачиваемого.
— «Семь золотых подсвечников», — задумчиво произнес Михаил. — Вроде никакого криминала не слышно, но все равно спросим-ка у компьютера, который недавно установил нам небесный департамент соблазнительных ересей.
Он провел Бабриэля через холл в кабинет, где рядом с готическими шкафами для папок и романским письменным столом располагался компьютерный терминал в стиле модерн. Архангел сел за клавиатуру, нацепил очки и набрал несколько ключевых слов, нажал на какие-то клавиши, и по экрану побежали черные и зеленые строчки. Бабриэль заморгал, но строки мелькали слишком быстро. Михаил, похоже, считывал информацию без всяких затруднений, потому что скоро кивнул и оторвал глаза от экрана.
Многие возмущались — компьютеры-де в Раю неуместны. Но сторонники нововведения выдвинули довод: компьютеры — всего лишь логическое развитие гусиного пера и глиняной таблички, каковые предметы исстари дозволялось изображать в горних интерьерах как аллегорию Информации. По сути своей они не отличаются от древних письменных принадлежностей, но при этом позволяют хранить в сжатом виде множество сведений, чем выгодно отличаются, скажем, от каменных скрижалей — те поди поворочай, да еще в хранилищах приходится дополнительно укреплять полы. Пергаментные свитки, хотя и легче скрижалей, тоже не лишены недостатков, и главное — они не вечны.
— Что говорит компьютер? — спросил Бабриэль.
— Похоже, имеется древняя гностическая легенда, будто Сатана дал Адаму семь золотых подсвечников, чтобы тот возвратился в Рай.
— И что, он возвратился? — с жаром спросил Бабриэль.
— Вот еще, — буркнул Михаил. — Неужто бы я не знал, если б такое случилось? Вся человеческая история основана на том, что Адам не вернулся в Рай, и с тех пор каждый туда стремится.
— Конечно, сэр. Я не подумал.
— Если Враг подбирается к истории с первых дней творения, когда закладывались основы взаимодействия человеческого и духовного миров, нам стоит серьезно задуматься. Семь золотых подсвечников!
— А были они вообще? — спросил Бабриэль.
— Вряд ли.
— Тогда их попросту не существует и, значит, вреда от них никакого.
— Не торопись с выводами, — сказал Михаил. — Мифы — препаскудная штуковина. Если подсвечники существовали и попадут в неподходящие руки, может произойти масса неприятностей. Риск настолько велик, что, я полагаю, мы должны допустить их существование, пока не докажем обратное, и даже в этом случае не терять бдительности.
— Да, сэр. Но если Аззи заполучил подсвечники, что он будет с ними делать?
Михаил покачал головой:
— Это по-прежнему от меня сокрыто. Ладно, я лично займусь этим делом.
— А мне как быть, сэр? — спросил Бабриэль. — Продолжать ли следить за Аззи?
Архангел кивнул:
— Ты попал в самую точку.
Бабриэль поспешил обратно в Венецию. Однако беглый, а затем и внимательный осмотр убедил его, что Аззи в городе нет.
Аззи срочно вызвали на ковер. Голова у него еще шла кругом, когда он дожидался в приемной у Сатаны в белом дощатом домике, где обычно работал глава адской исполнительной власти.
Вышел демон в синем костюме и при галстуке.
— Его Превосходительство примет вас немедленно.
И в ту же секунду Аззи оказался в личных покоях Сатаны. Больше всего они походили на гостиную в фешенебельном доме на Лонг-Айленде. В обстановке не было ничего особенно бесовского — награды гольф-клуба, охотничьи гравюры и запах хорошей старой кожи. Разумеется, у Сатаны имелся изысканный адский реквизит: записи черных месс, орудия пыток и прочий дорогой антиквариат, однако Аззи Провели в другую, деловую часть дома.
Сатана был мал ростом, лысоват, в очках, с мелкими, излишне правильными чертами лица. Он мог принимать любое обличье, но, как правило, не любил пускать пыль в глаза. Сейчас на нем был желтый халат и кашемировый шейный платок.
