— И не жалко все оставлять?
— Ты что, смеешься? О чем жалеть? Сижу здесь, как… не знаю кто… Я брата нашел и не собираюсь сидеть здесь, как… — юноша замахал руками, пытаясь подобрать нужное слово.
— Не знаешь кто! — опередил его Турин. — Тогда слушай. Я собираюсь завтра уходить…. В смысле, мы завтра уходим. Надо собраться.
— Нищему собраться — только подпоясаться! — Нирут вытер руки о скатерть, закрывающую окно.
— Ты не перестаешь меня удивлять! Тоже дед научил?
— Он самый. Он самый…
Друзья сидели у камина и точили клинки. Табачный дым заполнил всю комнату. Скрежет металла приятно ласкал слух.
— Нирут, какое удовольствие от табака? Дышать же уже нечем! — Турин демонстративно закашлялся.
— Не нравится — иди в поле, — и Нирут выпустил очередной клуб дыма.
— Сам иди, там холодно!
— Тогда терпи, — и, помедлив, добавил. — Когда ты храпишь, я же тебя на улицу не вытаскиваю….
Турин открыл, было, рот, чтоб ответить, но не нашелся.
— Еще бы знать, куда идти… — Арий осмотрел клинок и вновь взялся за првило. — Сгинем в этих горах…
Нирут молча встал и подошел к сундуку. Юноша открыл крышку и начал вываливать на пол содержимое. Достав большой сверток, он вернулся к камину.
— Вот, от деда осталось, — и протянул сверток Турину.
Тот развернул бумагу, и его взору предстала пожелтевшая от времени карта.
— Напрямик, через горы, и выйдем в твою Золию, со знанием дела сказал Нирут.
Турин открыл рот, чтобы задать вопрос, но его опередили:
— Мы где-то здесь, — и Нирут ткнул чубуком в карту. — Откуда я знаю? Отвечаю — дед сказал. Вот то плато, где мы тренировались, — чубук вновь коснулся карты. — Толковый старик был Вартус, упокой Тария его душу!
— У меня друг в Арии остался, его тоже зовут Вартус, тоже толковый малый. До наук охоч и в бою не промах. Обязательно вас познакомлю, если выберемся, — Турин вздохнул и принялся осматривать щит.
— Не если, а когда! — потряс трубкой Нирут. — Так мы совсем раскиснем! Давай-ка я тебе спою. Знаю я одну песню, которой меня научил старик Вартус, — и он запел.
Все дороги замело белым снегом,
На полях белым-бело, вьюга воет.
Затянуло облаками все небо
И от холода земля ноет.
Вспоминает поле копыта
Лошадей, что табунами гуляют.
Рожь налитую, солнце жгучее,
И цветы оно вспоминает.
Помнит поле войну суровую.
Крови вкус, и своих, и ворогов.
Как топтал конь цветы подковою,
Помнит стоны и крики воронов.
Не забыть полю лязга железного.
Не сотрет память воинов безудержных.
Помнит скрип колеса тележного
И хранит во себе умерших…
Нирут замолчал. Его трубка погасла, и он разбил тишину, выбивая истлевший табак о решетку камина.
— Да… — Турин встал. — Настроение значительно улучшилось! Надо еду собрать. Как ты думаешь, сколько времени мы будем выбираться? Нирут!
— Извини, брат, задумался, — встрепенулся тот. — Что ты спросил?
— Я спрашиваю, сколько нам идти?
— А что тут идти-то? Всего-то два локтя по карте… — Нирут развернул свиток, посмотрел и закатил глаза, явно что-то считая. — Полагаю, дней семь — восемь…. - и он посмотрел на Турина.
— Вы посмотрите, какой ученый! Семь-восемь. А почему не десять, а?
— Семь — восемь, — настаивал юноша.
— Нет, ну как ты определил? — Турин толкал близнеца в бок.
— Ну вот, смотри, — Нирут развернул карту на полу и прижал ее поленьями. — Видишь плато? А видишь, где горы заканчиваются? До плато мы шли почти полдня. Горы шириной семь раз от сюда и до плато, плюс время на отдых и на всякие сложности, вот! — Он был доволен собой.
— На какие еще сложности? — нахмурился Арий.
— На всякие. Давай спать ложиться. Вставать раньше солнца… — хозяин дома занял почетное место на кровати, предоставив гостю разместиться у очага.
Турин положил щит и пристроился на соломе, рядом с камином:
— Не может быть, чтоб я храпел…
Они находились в пути уже много дней. Холод пробирал до костей, ветер выл и днем и ночью, не переставая. Поначалу, ночью, звезды светили ярко и были такими близкими, что казалось, до них можно дотянуться рукой. Днем припекало солнышко и его свет, отражаясь от снежного наста, слепил глаза, но потом все резко изменилось и казалось навсегда.
— Нирут! — Турин скинул огромный мешок и вязанку дров и жердей. — Хоть ты мне и друг, но я тебя точно вздую! — юноша был мрачнее тучи, которая висела над ними уже почти неделю. — Ну и где твои семь — восемь дней? Семь — восемь лет — и то маловероятно!
— Что ты орешь? Ты тоже на счет десяти дней ошибся! — оправдывался тот.
Горы простирались покуда видел глаз, и не собирались заканчиваться. Их острые вершины виднелись на много лиг вокруг. Треклятые тучи заслоняли все небесные светила: и дневные, и ночные, что значительно усложняло задачу, ведь именно благодаря им путники держались правильного направления, и теперь им приходилось двигаться наугад.
— Ошибся в расчетах. Не учел перепад высот. Выберемся. Еды хватит, главное не замерзнуть, — Нирут подышал на замерзшие пальцы.
— Вот! — Турин сел на мешок. — Мне кажется, уже мерзнуть нечему. Я синий, как курица, которая померла своей смертью! Ты мне скажи, зачем ты еды столько набрал, раз по твоим подсчетам нам неделя пути?!
Нирут вздохнул.
— Дед мне говорил: — " Идешь на день — еды бери на неделю!». Есть хочешь?
— Хочу! А еще хочу спать, помыться и…. А-а-а!!! — заорал Турин, что было мочи, но горы похоронили крик Ария.
— Полегчало? Тогда разводи огонь, да поосторожнее с дровами! — Нирут сбросил мешок и хворост.
Турин сложил нодью из поленьев и начал вытягивать извне синие нити энергии, рождая поток голубых искр. Огонь вспыхнул, обдав теплом ладони юноши.
— Давай камни! — Турин был зол.
Нирут достал из мешка три небольших камня и бросил другу. Один камень угодил в костер, разметав поленья и едва не погасив пламя.
— Ты меня убить решил? Ты вредитель какой-то! — сверкнул глазами Арий.
— А-а-а! — крик Нирута также затерялся в горах.
Он взял жерди, воткнул в твердый снег, связал между собой и обернул большим куском мешковины.
— Ваш дворец готов, можете почивать. Турин исподлобья глянул на Нирута.
— Мир?
— Мир! — тот заулыбался и протянул руку.
Ночь выдалась не на шутку холодной. Близнецы жались друг к другу. Камни быстро остыли. Мешковина почти не сдерживала ветер, который так и норовил унести это шаткое строение.
