— О! Хорошая идея. Я поеду в лес и погуляю там в одиночестве, — смеялся Виктор, — Прости, моя хорошая. У меня какое-то дурацкое настроение, хочется тебя повеселить, а ты не веселишься, суровая такая.
— Доктор всегда говорит, что я маленькая и суровая.
— Он прав.
С шутками мы дошли до ворот, откуда каждый направился по своим делам. Я почти бегом преодолела дорожку и ворвалась в отделение на ходу переодеваясь. Первым делом я спросила у мед сестры, как чувствует себя дер Гертхе. Оказалось, что он сильно переутомлен, но вполне себе жив.
После всего этого я направилась к Ван Чеху. Доктор выглядел еще живописнее вчерашнего. Он был бледен и немного осунулся, нос его стал еще больше, под глазами залегли иссиня-черные круги, голубые глаза блестели влажно и лихорадочно. Черные кудри уныло свисали.
— Вы чудовищно выглядите.
— Здравствуй, крошка, я тоже тебя люблю, — отозвался доктор.
— Вальдемар, вы точно хотите сидеть здесь, а не спокойно лечится дома?
— После того, как ты мне вчера чуть не угробила дер Гертхе я уже ничего не хочу, — мрачно ответил он и исподлобья посмотрел на меня.
Внутри все сжалось и похолодело.
— Установи для него хотя бы планку, не более… допустим, получаса. Потом перерыв на сон… Но я бы рекомендовал по пол часа перед сном, тогда на кошмары и головную боль просто не останется сил. Что он хоть там пишет? — подобрел Ван Чех.
Я оттаяла и дала почитать ему файл.
Доктор читал с интересом. Где-то похихикивал, где-то становился предельно серьезным. Он ни слова не сказал, только кусал губу или цокал языком. Это было до ужаса необычно.
— Ну, и фантазия у него. Веселенько придется его сексуальной партнерше, — радостно провозгласил ван Чех, прочитав до конца.
— А мне понравилось.
— Мала еще такое читать, — оживился ван Чех, — Хотя… образовывайся давай. Текст местами не связан, он часто путается в самом тексте, несколько раз повторяет одно и то же место, словно зациклило его. С точки зрения искусства ему цены нет… Оценивать бесполезно все равно никто не купит.
— Ай-ай-ай, доктор, как не хорошо, — начала я, — что же вы так искусство меряете монетой.
— А чем его еще мерить? Искусство вещь субъективная, и мерить ее надо именно монетой. Эмоции не дорого стоят.
— Я в шоке.
— Да, я прагматик. И вообще хватит балаболить. Что думаешь делать сегодня.
— Я хотела бы сегодня провести групповое занятие по кинезитерапии.
— Чего?
— Британия жаловалась мне, что ей не хватает общения. И Аглае, я думаю, тоже будет полезно.
— То есть ты хочешь собрать этих двух и провести среди них кинезитерапию?
— Я всех четырех хочу собрать.
— Угу. Сейчас, подожди, секундочку, — доктор встал, — у тебя паспорт с собой?
— Да, а зачем?
— Сейчас мы тебя оформим, я уступлю тебе пустующую плату Пенелопы.
— Доктор, — я опешила.
— Ты явно не в себе, подлечить тебя бы надо. Там же мужчина будет. Ладно Британия, у нее вроде бы с этим делом все в порядке. А Маус потом будет утверждать, что беременная от него. Аглая… Если она его покалечит, виновата будешь ты, понятно?
— Да, доктор.
— Боже, и за это я должен нести ответственность, — вознес молитву доктор, — Пойдем, открою тебе кабинет.
— Но вы же против.
— Но это не должно мешать тебе ляпать ошибки.
— Но речь же идет о людях, — ужаснулась я.
— А вот об этом ты должна была думать в первую очередь. Ну, как передумала?
— Нет.
Доктор цокнул языком.
— Я надеялся. Ладно. Посмотрим.
Он открыл мне кабинет, оказавшийся чем-то похожим на актовый зал детского сада. Весь в зеркалах, в углу фортепиано, на нем магнитофон, и ковер посреди паркетного пола, вот и все оформление. Были в углублении еще шкафы один с лентами, обручами и мечами, второй с музыкальными инструментами, самыми простыми: бубны, дудочки, детские металлофоны.
Я закрыла занавеской шкаф с инструментами и стала ждать, пока медсестры приведут больных.
Первой пришли Маус и Британия. Вместе они смотрелись странно, такие разные. Как фарфоровая статуэтка Британия и простая, живая, теплая Маус. Потом привели Аглаю. Она поозиралась, входя в большое светлое помещение, заметила меня и доктора, кивком поздоровалась и села у противоположной двери на пол, украдкой она рассматривала Британию и Маус.
Последним зашел Серцет. Он окинул взглядом присутствующих и глаз его, надо сказать, загорелся. Он подлетел ко мне и начал спрашивать, как его роман.
— Он пишется, сегодня вечером на пол часа я принесу вам ноутбук.
— Волшебница, — радовался Серцет, выглядел он намного лучше, чем когда я видела его в первый раз.
— Минуточку внимания, — вставая, сказала я, — я предлагаю вам одно простое упражнение. Даже не упражнение, а игра. Вы все в нее играли в детстве. Я буду загадывать вам слова, а вы только жестами попытаетесь показать, остальные будут угадывать. Только прошу вас, сядьте все вместе.
Аглая покосилась на Серцеа, определив в нем мужчину, и не сдвинулась с места.
— Аглая, давай начнем с тебя, хорошо?
Она нехотя поднялась.
— Покажи стул, — я начала с простого.
Аглая в двух движениях, очень точно показала, что хотела. Британия отгадала. Аглая не села на ее место, а подошла к шкафу с оборудованием, взяла обруч, положила его рядом с Маус и села в него.
Тут только до меня дошла мысль, что Аглая не сможет нормально играть, потому что она не говорит. С другой стороны на эмоции она может начать что-то говорить.
Игра всем была интересна. Иногда Британия и Серцет начинали путаться, логика показа у них была своеобразной. Аглая только спокойно и внимательно наблюдала за нами.
Спустя сорок минут игры, я истощилась на предметы и животных и решила, что можно попробовать потанцевать.
— Вы не хотите потанцевать? — предложила я.
— А по одному или парами? — уточнила Маус.
— Как хотите.
Ответ поставил моих подопечных в тупик. Однако, почти сразу отмерев, Маус и Британия взяли за руки Серцета. Мужчина был польщен, но ни одной не отдал предпочтения.
— Бри, можно, я потанцую с ним, — сжавшись в комочек, спросила Маус.
Британия сощурилась и явно стала что-то внушать Маус, та держалась за Серцета только крепче.
— Пусть он сам выберет, — не сомневаясь в собственном превосходстве сказала Британия.
Я решила, что пора бы собственно начинать, но не знала, как их остановить, потому просто включила музыку. Взгляд мой упал на Аглаю, она улыбалась одной стороной рта. Ухмылка злобная и холодная, глаза светлые и теплые, что-то она задумывала.
