- Я не стану торговаться и не буду ждать, - подогрел их решимость Ингви. - Если вы отказываетесь, второй раз подобного предложения не последует. Если откажетесь вы, я велю своим людям везти железо в Энмар. Но пока что уговор такой: вы забираете всю партию и проваливаете из Альды к себе. Распродаете в Энмаре мое железо, либо весной развезете по западному побережью - ваше дело. Потом сможем повторить. Цена будет не такой приятной, как сегодня, но в накладе вас не оставлю. Если станете брать регулярно и крупными партиями, подумаем над постоянным договором. У моих приятелей орков, сами понимаете, со сбытом довольно кисло... Хотя, с другой стороны, в Геве изрядный спрос на изделия из металла...
- Мы согласны, - сиплым от волнения голосом произнес старший энмарец. - Согласны, ваше величество.
Когда купцы удалились, Ингви обернулся к отважному писарю и пояснил:
- Все верно, мы будем в убытке. Зато демпинговый товар из Черной Скалы развалит не наше производство, пусть у ребят с западного побережья голова болит о разорении кузнечных цехов. И, кстати, в Энмарском Совете образуется партия, заинтересованная в постоянной торговле с Альдой. Это не спасет наши отношения, но все же...
Тонвер с Дунтом ждали. Нынче с утра им было велено предстать перед его высокопреосвященством, и клирики смиренно явились в Валлахал, где обосновался глава Церкви. Сперва монахов долго держали на морозе перед входом, пока сердитый стражник сверялся со списками приглашенных, потом пришлось ждать архиепископского секретаря, брести следом за ним по длинным коридорам, где стояла студеная гулкая тишина... Наконец секретарь привел в обширное помещение, указал скамью в темном углу и приказал ждать. Сам уселся за стол и стал деловито шуршать бумагами. Здесь было теплей, в двух здоровенных каминах потрескивали поленья, изредка раздавался хлопок, снопы искр устремлялись вверх и исчезали в жерле дымохода. Монахи склонились на лавке, упрятали ладони в широких рукавах и притихли, изредка посматривая на клирика за столом.
Если не приглядываться, могло бы показаться, что секретарь трудится, не покладая рук. Но Тонвер и Дунт, сами опытные бездельники, мигом определили, что собрат филонит, перекладывает исписанные пергаменты из одной стопки в другую, не читая.
Тонвер ткнул приятеля локтем и прошептал:
- Гляди, какой-нибудь бедолага напишет письмо его высокопреосвященству и будет надеяться, мучаться неизвестностью, каждый день ожидать ответа... а письмо-то как попадет в руки этакому вот! И будет годами путешествовать по столу из угла в угол.
- Мне плевать, я архиепископу писем не пишу.
- А я вот собирался, - признался Тонвер, - хотел просить, чтоб определили куда-нибудь, где тепло и тихо, дабы в покойном досуге возносить молитвы. Разве мы не заслужили толики отдыха от тяжких трудов?
- Держи карман шире, - отрезал Дунт. - Чем больше мы станем стараться, тем больше на нас навалят новых забот. Вот если бы мы не справились...
- Да-да... кто везет, на того и грузят, - печально кивнул Тонвер, - так сказал Мерк Новый, когда... Постой-ка! Ты сказал "если бы мы не справились"?
- Сказал. Если нас постигнет неудача, наказания наверняка не последует, ибо поручения нам давали уж очень трудные. Но пока мы справляемся...
- Брат, ты совершенно прав!
Тонвер от волнения немного повысил голос, но, перехватив строгий взгляд архиепископского секретаря, торопливо перешел на шепот.
- Дунт, ты сказал весьма мудрую вещь, даже удивительно, как столь тонкая мысль пришла к такому простаку, как ты.
- Ха. Мои мысли всегда мудры и исполнены величия.
- Ха. Это ведь ты придумал стащить золото из хранилища на острове блаженного Лунпа. Очень мудро!
- Вот именно. А ты все испортил своей неловкостью, когда попался братьям на глаза...
Распахнулась наружная дверь, в зал вошел архиепископ, секретарь торопливо вскочил и засеменил навстречу господину, Тонвер с Дунтом поднялись и согнулись в поклоне. Его высокопреосвященство едва глянул на смиренных монахов и отвернулся. Следом за Мунтом шагал Когер.
Секретарь, угодливо кланяясь, распахнул дверь кабинета, архиепископ, сопровождаемый знаменитым проповедником, прошел к себе. Едва Мунт скрылся, от угодливости секретаря не осталось и следа. Он тут же возвратился на прежнее место, принял важный вид и снова стал перебирать бумаги.
- Когер - воистину великий человек, чудотворец и угодник, - заявил Тонвер, меняя тему беседы. Он не любил вспоминать собственную промашку, из-за которой они с Дунтом вынуждены скитаться в холод и непогоду вместо сытой службы в монастыре блаженного Лунпа.
- При этом он редкостный болван, - прошипел Дунт.
- И это есть, - согласился толстый монах, - и это тоже... На все гилфингова воля. Но что-то в нем есть.
- Во всех нас что-то есть, - глубокомысленно изрек его тощий приятель, - особенно после обеда и до того, как сходишь на толчок.
Из-за двери донесся голос архиепископа, секретарь торопливо вскочил и кинулся на зов, на ходу собирая лицо в угодливую улыбочку. Едва он скрылся, толстяк Тонвер кинулся к столу и цапнул несколько листов. Дунт сердито зашипел, но Тонвер не обращал на приятеля внимания, лихорадочно пробегая глазами исписанные страницы. Один документ поразил толстяка, монах вздрогнул и, отшвырнув прочие записи, метнулся вдоль длинного стола. На дальнем краю скопилась стопка писем, по-видимому, лишенных ценности и потому отложенных секретарем в сторону. Толстяк аккуратно, чтобы не потревожить слоя пыли, всунул свою находку в середину ненужных документов и кинулся обратно.
- Ты идиот, - прошипел Дунт, - а если за нами наблюдают?
- Но если не наблюдают, то... ох, брат Дунт, я, похоже, снова обрел милость Пресветлого. Важная тайна открылась мне! А письмо спрятано в пыльных бумагах на сем столе. Это хранилище куда более надежное, нежели самые укромные уголки архиепископской сокровищницы. Никто никогда не прочтет этого документа. Никто и никогда.
- Но если за нами наблюдали, дурья твоя башка?
- Тогда я, наверное, погиб, - хладнокровно кивнул толстяк. - Хотя мною ведь ничего не украдено, письмо-то на месте... И потом, я уверен, здесь за нами никто не следил. Этот трудолюбивый брат секретарь отлучился всего на минутку. Смотри, он уже возвращается.
Когда секретарь снова занял привычное место за столом, монахи смиренно застыли в своем углу, склонили головы. Со стороны могло бы даже показаться, что клирики творят молитву.
***
Архиепископ расположился в высоком кресле, напоминающем трон, и предложил брату Когеру сесть напротив. Скромный клирик присел на краешек стула. Видно было, что он предпочел бы остаться стоять, однако не решился ослушаться.
