Вскоре Маниакис увидел остатки главных сил номадов, сражавшиеся со свежими силами видессийцев. Голубые знамена с золотым солнечным кругом реяли прямо впереди; все пути к отступлению для кубратов оказались перекрытыми.
— Вперед! — вскричал Автократор. Ему вторил Симватий. — Молот и наковальня! Теперь или никогда!
Дружный вопль отчаяния, изданный кубратами, наконец заметившими приближение его войска, музыкой прозвучал в ушах Маниакиса. Пришпорив коня, он принудил усталое животное перейти на неуклюжий, спотыкающийся галоп. Первый встретившийся ему кубрат попытался нанести Автократору удар мечом, но промахнулся, после чего пришпорил своего степного конька в попытке спастись бегством; однако один из видессийских лучников тут же подстрелил кочевника, словно бегущую лисицу.
— Маниакис! — раздался дружный крик со стороны видессийцев, преграждавших номадам путь к отступлению на север.
— Регорий! — зычно крикнул в ответ Автократор; его воины подхватили этот возглас.
Теперь, когда на поле сражения появилась конница Маниакиса, Регорий, до сих пор лишь сдерживавший пытавшихся пробиться сквозь его боевые порядки номадов, решительно двинул свое войско вперед. Его воины были свежими, хорошо отдохнувшими; свежими были и их кони, которым не пришлось, как коням Маниакиса, безостановочно двигаться вперед почти двое суток; колчаны воинов Регория были полны стрел… Удар, нанесенный ими, оказался поистине сокрушительным.
В мгновение ока войско кубратов превратилось в перепуганную толпу одиночек, сражавшихся каждый за себя и не помышлявших ни о чем, кроме того, чтобы сохранить собственную драгоценную жизнь хотя бы в течение нескольких следующих минут. Маниакис усердно озирался в поисках хвостатого штандарта, отмечавшего местонахождение Этзилия. Автократор страстно желал, чтобы кагана постигла та участь, какая едва не постигла его самого во время отступления из-под Имброса. Ведь если бы ему удалось убить или пленить владыку кубратов, номады на многие годы погрязли бы в кровавых междуусобицах, силой оружия решая вопрос о престолонаследии.
Но штандарта нигде не было видно. Каган поступил так же, как некогда сам Маниакис, спасаясь из ловушки, устроенной ему Этзилием: избавился от всех символов власти, дабы получить лишний шанс эту власть сохранить.
— Пять фунтов золотом тому, кто доставит ко мне Этзилия, живого или мертвого! — воскликнул Автократор.
Хотя сражение завершилось полным разгромом кочевников, многим кубратам все-таки удалось вырваться из смертельной ловушки. С наступлением темноты число таких счастливчиков заметно возросло. К сожалению, никто из воинов так и не предстал перед своим Автократором, чтобы предъявить ему связанного Этзилия или его сочащуюся кровью отрубленную голову. Маниакис спрашивал себя, лежит ли сейчас неопознанное тело Этзилия на поле битвы среди прочих безымянных мертвых тел или кагану все-таки повезло и он сумел спастись. Ладно. Время покажет. Сейчас, когда видессийская армия одержала самую триумфальную за долгие годы победу, судьба вождя кубратов представлялась весьма малозначительной.
Появился Регорий; его красивое лицо было озарено радостной улыбкой.
— Мы сделали это! — воскликнул он, заключив Маниакиса в крепкие объятия. — Клянусь Фосом, мы это сделали! Молот и наковальня! И оказавшийся между ними враг сокрушен!
— Я имел две великолепные наковальни в лице отца и сына, — отозвался Маниакис, указав Регорию на находившегося поблизости Симватия. — Все надежды, которые мы возлагали на этот поход, сбылись. А ведь сперва я должен был надеяться, что мои воины будут одерживать к югу отсюда одну победу за другой, до тех пор пока кочевники не почтут за благо удариться в бегство. А затем я должен был надеяться, что ты успеешь привести своих воинов в нужное место после того, как Фракс высадил вас на побережье неподалеку от Варны.
— Мы едва не опоздали, — подтвердил Регорий. — Разведчики, высланные мною вперед, слишком рано наткнулись на тех беглецов-кубратов, которым удалось сильно опередить своих соплеменников. Мне пришлось изрядно поторопить своих парней, чтобы они успели-таки оказаться в нужное время в нужном месте. Но мы справились. — Регорий широко развел руками, чтобы показать, как велика победа, одержанная видессийцами.
Подобно большинству других великих триумфов, этот тоже воочию выглядел далеко не так привлекательно, как будет потом отражено в хрониках и сказаниях. Покрывало сумерек, опустившееся на землю, не могло полностью скрыть ужасные последствия свирепой битвы. Повсюду валялись кони и люди. Одни были мертвы, другие корчились в агонии; третьи, живые, но раненые, изливали терзавшую их боль в стонах и криках, обращенных к равнодушным небесам. В нос шибало невыносимое зловоние, в котором смешались запахи крови, пота, лошадиных яблок и человеческого дерьма. Держась чуть поодаль от людей, вдоль поля расхаживали вороны, дожидавшиеся, пока у них появится возможность без помех попировать, вдосталь насладившись вожделенной падалью.
По полю боя теперь рассыпались маги-врачеватели, обычные лекари, а также коновалы. Эти люди пытались сделать все, что было в их силах, чтобы облегчить страдания раненых людей Маниакиса и животных. А еще по полю бродили группки вооруженных воинов, безжалостно добивая раненых кубратов. Интересно, подумал Маниакис, могут ли дожидающиеся своего часа пожиратели падали отличить тех, кто старается сделать так, чтобы этой самой падали стало как можно меньше, от тех, кто всячески увеличивает ее количество?
— Позволишь мне сегодня переночевать в твоем шатре? — спросил Автократор у Регория. — Мой остался где-то там. — Он махнул рукой в ту сторону, откуда рано или поздно должен был появиться отставший обоз.
— Любой воспитанный человек обязан предоставить кров своему шурину, — ухмыльнулся Регорий. — Любой воспитанный человек обязан предоставить кров своему кузену. И любой подданный империи почтет за честь разделить свой шатер с Автократором. Разве я могу ответить тебе «нет», когда способен сделать и то и другое и третье, пустив в свой шатер всего лишь одного человека?
— Быть может, рядом с целой толпой названных тобою людей, в твоем шатре отыщется еще одно местечко? Для твоего старого, изможденного отца? — спросил Симватий.
Несмотря на повязку, по-прежнему придававшую ему весьма живописный вид, дядю Автократора никак нельзя было назвать изможденным. Ему следовало отдать должное: будучи далеко не столь хладнокровным, как старший Маниакис, Симватий в течение всего похода доблестно командовал своими воинами, выполнив все поручения Автократора. Мало кто из офицеров, вдвое уступавших ему возрастом, смог бы добиться большего.
