— А я думал, раз девушка пришла ко мне в палатку на ночь глядя и задаёт глупые вопросы, значит, она напрашивается именно на это, — сказал он, и в сумраке блеснули в улыбке его клыки. Держал он меня железной хваткой, придавив к матрасу.
— Ты офигел совсем! Гормоны, что ли, в голову ударили? — Я пыталась вырваться, но тщетно.
— Не в голову, — ответил он, и его губы обжигающе скользнули по моей коже.
— Маньяк! — Я, пыхтя, извивалась под ним, как змея.
— Да, я такой, — издевался он, не ослабляя хватки. — Сама пришла, так что пеняй на себя!
Из глаз вдруг брызнули слёзы. Так по-дурацки всё… И он оказался… как все.
— Нитка… Ну, вот ещё. Я пошутил, всё, успокойся. Иди спать.
Он отпустил меня и сел, спокойный и непроницаемый, будто и не строил из себя маньяка секунду назад. Только что сгорал от страсти, а сейчас стал холоден, как камень. Значит, ему на меня плевать… Только шуточки шутить со мной.
— Чего ты ревёшь-то? Я не держу тебя, иди.
— Урод ты, — всхлипнула я.
— Приехали, — усмехнулся он. — Что-то я вообще тебя не пойму, Нитка. Сама пришла, вопросы всякие… Уж прости, если что не так понял.
— Дурак…
— Ну, может, и не Эйнштейн… Но и не такой уж простофиля, чтобы не понять, к чему ты клонишь.
— Ни к чему я не клоню… Я просто…
Как всё это сказать? Как объяснить?
— Вот и я — просто. — Он снова обнял меня, но очень осторожно и мягко, будто боясь, что я оттолкну. — Не надо слов. Ты моя Нитка, вот и всё. Ты без меня не можешь, а я — без тебя. Сказать тебе, почему? Тебя обратили моей кровью. Да, тогда, на дороге, когда на нашу машину напали хищницы во главе с Пандорой. Пырнули меня ножом, а потом этим же лезвием порезали тебя. Так мы и породнились. И я чувствую себя в ответе за тебя. И всегда буду чувствовать.
Я ревела уже по другой причине, вцепившись пальцами в его спину. Он, поглаживая меня по лопатке, молчал.
— Дэн…
— Мм?
— Ты мне нужен… Очень.
Вот я и сказала это. Чувства облеклись в нужные слова, и всё вместе оказалось так просто и так сложно.
— И ты мне нужна, Нитка. Иголка без нитки только колется… А вместе они и сшить что-нибудь могут.
Я потеребила его за уши. Нежность пушистой лапой сжала сердце.
— Морда ты моя рыжая…
Кончики наших носов соприкоснулись и потёрлись друг о друга, а потом соединились и губы, и нежность заполнила меня без остатка.
— 18.8. Положительный признак
— Холодный, неуютный этот ваш замок, даже летом — как в погребе, вот и заныли суставы… Не надо меня в больницу, я домой хочу, — ворчала Любовь Александровна. — Там быстрее выздоровею…
Любовь Александровна и раньше жаловалась на боль в суставах, но теперь к ней добавились и другие симптомы, позволявшие заподозрить у неё заражение вирусом, который люди уже называли "крылатый ВИЧ". Вова тоже чувствовал себя неважно. Сотрудники центра прибыли за ними в тот же день, когда на карантин поместили Карину, и Любовь Александровна встретила их ворчанием и сопротивлением.
— Мама, вам с Вовой обязательно нужно в больницу, — убеждал Никита. — Это может быть вирус, а скорее всего, это он и есть. Чем раньше вам окажут помощь, тем лучше, пойми ты!
— Если вирус, то бесполезно, — сказала Любовь Александровна с какой-то упрямой обречённостью. — Пожила я на этом свете, пора и на тот отправляться… До свадьбы твоей я дожила, и будет с меня. Жаль только, внуков не успею понянчить… Ну, на всё воля Божья.
— Мама, да понянчишься ты с внуками! — возражал Никита. — Если примешь лечение. Вован, ну, скажи ей!
— Мам, Никита прав, — глухо проговорил Вова, потирая лоб. — Если у нас эта дрянь, то лучше начать лечиться как можно раньше. Может, и поживём ещё.
— Ты живи, а я уж нажилась, — вздохнула Любовь Александровна.
— Да что это такое! — Никита бросил на меня взгляд, прося поддержки.
Я подошла и поцеловала её в седую голову.
— Мама, всё, в больницу, и без разговоров, — сказала я твёрдо.
Перед отправкой Любови Александровны и Вовы в центр я провела им пробный сеанс воздействия на вирус, а достойные наблюдали и учились. На Любовь Александровну я воздействовала осторожно: если даже у молодой и крепкой Карины это вызвало скачок давления и аритмию, то у пожилой женщины побочные эффекты могли проявиться в более серьёзной форме. Ослабленный вирусом и износившийся с возрастом организм мог не выдержать нагрузки.
На следующий день состояние Карины не изменилось — то есть, лучше ей не стало, но не стало и хуже, а это было уже кое-что. Обычно болезненное состояние усугублялось быстро, день ото дня, а состояние Карины осталось на прежнем уровне.
— Ухудшения нет, а это в случае с данным вирусом можно считать положительным признаком, — сказала Гермиона.
Карина устало и нежно улыбалась Алексу, приникшему к прозрачной стене палаты. Он смотрел на неё, прислонившись к стене лбом, с сурово сжатым ртом и тревогой в глазах. Дотронувшись до его плеча, я сказала:
— Попробуй сегодня ты применить воздействие. Но следи за её состоянием, смотри, чтобы не было передозировки.
Он сглотнул.
— Даже не знаю… Боюсь я что-то. Всё-таки — первый раз…
— Пора переходить от теории к практике, — сказала я. — Нам ещё кучу народа лечить предстоит. Давай.
— Боюсь сделать ей больно, — пробормотал он. — Это же моя пушинка…
— Ничего, зато спасёшь ей жизнь, — ответила я. — Иди. Приступай.
Алекс вошёл в палату, сел на стул возле кровати, осторожно и нежно взял высунувшуюся из-под одеяла бледную руку Карины.
— Потерпи немного, малыш… Сейчас будет не очень приятно.
— Я знаю, — ответила она. — Я готова.
Алекс бросил на меня взгляд. Я кивнула ему, и он положил руку на лоб Карины.
— 18.9. Просьба о помощи
Карина неплохо переносила воздействие, и после процедуры, проведённой Алексом, началось улучшение. Вова тоже благополучно перенёс две процедуры и пошёл на поправку, а вот с Любовью Александровной всё обстояло сложно. Противовирусное воздействие само по себе было большим стрессом, и применять его на полную мощность в случае с ней было опасно. Мы пытались укреплять её организм, но эффекта от этого почти не наступало. Мешал вирус — он нарушал все жизненные процессы, и тело почти не откликалось на обычное лечебное воздействие. Нужно было сначала уничтожить вирус, но противовирусный тип действия был для Любови Александровны небезопасен. Получался замкнутый круг.
— Бросьте вы меня, ребята, не мучайтесь, — задыхаясь, выдавила она. (У неё начинался отёк лёгких.) — Отжила я своё. Говорила же я вам… Бесполезно…
