— А если я вас? — спросила она деловито, спрыгнув на пол. Почти не покачнулась, но дышала очень тяжело.
— Придумаете что-нибудь, — отозвался он легко. — Исполню.
Напарница задумалась, потом так решительно тряхнула головой, что ему стало любопытно — что она там решила загадать?
— Договорились, командир, — сказала северянка, пошла к матам. — До трех раз?
— Один переживите, — бросил он. Покрутил руками, наклонился, потянулся к полу, в стороны — чтобы потом не заработать растяжение. — Без ударов, Люджина. Бить я вас не буду, и не мечтайте. Только борьба — захваты, броски и удержания.
— Много говорите, командир, — спокойно проговорила Дробжек. Почти без вызова. Потерла ладонью свой черный ежик и улыбнулась.
Соперники встали напротив друг друга, пригнулись.
— Старт, — скомандовал Игорь.
Люджина бросилась к нему, и он тут же уклонился, схватил ее за талию, перебросил через бедро — она шмякнулась спиной на ковер, поморщилась.
— Один, — сказал Стрелковский, наблюдая, как она поднимается.
Снова бросок, захват — но она уперлась, нырнула ему под мышку, сделала подсечку, сама упала на спину, перебросила через себя — но он не отцепился, и женщина оказалась у него на груди — и тут же полетела вбок, с выкрученной рукой, лицом в ковер.
— Два, — сказал он, прижимая ее телом к мату. Она засопела зло, пошевелилась — тело у нее было упругое, затылок влажный, как и спина, и пахла она сладковатым женским потом, и внутри его вдруг что-то кольнуло, давно забытое, тягостное. Отстранился от нее, поднялся, и капитан тоже встала, повернулась.
— Я вас недооценила, командир, — признала она, внимательно глядя на Игоря. — Мощно.
— Бывает, — усмехнулся он невесело. — Закончим?
— Нет, конечно, — она потрясла руками, попрыгала на одном месте. — На позицию, полковник.
На этот раз повозиться пришлось долго. Капитан никак не хотела сдаваться, а он берег ее, хоть и возил, как щенка, по ковру, сдавленно выдыхая на ее удачных зажимах и бросках. Много раз тоже оказывался на мате, но ухитрялся изворачиваться, перекатываясь и уходя от удержания. Сам разогрелся, вспотел и увлекся. И перестарался — на очередном падении, когда он в очередной раз закрутил ей руку за спину и спиной же прижал к матам, фиксируя второй рукой и корпусом — она стиснула зубы и застонала едва слышно, упираясь ладонью ему в грудь и поджимая от боли ноги. Игорь тут же отодвинулся, освободил руку, сел рядом. Люджина осталась лежать, прижимая ладонь к плечу.
— Виноват, — сказал он неловко. — Дайте посмотрю. Покалечил все-таки.
— Да оставьте, полковник, — она зашипела, пока Игорь крутил ей локоть, проминал плечо. — Вы меня и так жалели.
— Жалел, — согласился он спокойно. — Вывиха нет, растяжение разве что. Нужно лед приложить.
— Переживу, — буркнула она, поднимаясь. Расстроилась, это было видно. — Я в душ.
— Вам так хотелось победить меня? — поинтересовался он, наблюдая, как она идет к душевой.
— Мне хотелось удивить вас, — ответила капитан, не оборачиваясь.
— Еще удивите, — успокаивающе произнес Игорь. — Жду вас за ужином, Люджина.
Майло Тандаджи, вернувшись домой, насторожился, как только открыл входную дверь. Обычно его встречали голоса матушки и супруги, о чем-то живо (или скандально) переговаривающиеся, звуки включенного телевизора, готовящейся еды, или национальной музыки, которую так любила Таби. Сейчас в доме царила мертвая тишина. Везде горел свет, и яркая тидусская обстановка привычно раздражала глаз.
Он тихо повернулся к полке — снять пальто, если за ним наблюдают, и, вешая его в гардеробную, достал маленький пистолет. Наклонился, обозревая прихожую, расстегнул ботинки. И медленно, вдоль стены пошел в дом.
В гостиной никого не было, и тидусс, неслышно, как кошка, сделал еще несколько шагов, глянул в широкое зеркало — оно отражало их цветную кухню. Там, спиной к нему, сидела жена. Ровно, не двигаясь. Что с ней? Держат на мушке? Опоили чем-то? И сейчас уже ведут его, наверняка, потому что не заметить заезжающий в ворота автомобиль невозможно.
Он сделал еще несколько шагов к кухне и уже приготовился прыгать и стрелять, когда из дверного проема своей комнаты выглянула очень сердитая матушка, покачала головой и пробурчала.
— Мне стыдно за тебя, сын. Не таким я тебя растила. Нет!
— Что случилось? — спросил он, пряча пистолет.
Матушка презрительно плюнула на пол и скрылась в комнате. Тандаджи проводил ее совершенно обалдевшим взглядом.
— Таби? — позвал он. Пришел на кухню — жена сидела суровая, как судья на вынесении приговора, и перед ней, на изящном блюдечке, стояла тоненькая, расписанная красными и синими павлинами чашка с зеленым чаем. — Что с матушкой? Вы опять поругались?
Вместо ответа супруга нажала на пульт, телевизор замерцал и пошла запись.
— События за неделю, — говорил довольно дурашливый ведущий, — открывает магическая конференция в Йеллоувине. Такого количества магов не видала еще ни одна площадка. Конечно, не обошлось и без традиционных драк и пикантных историй. Как мы знаем. — он подмигнул, — йеллоувиньцы обеспечивают высоким гостям самый лучший и самый вкусный отдых.
Под веселую музычку пошла нарезка сюжетов. Маги у столов, уничтожающие запасы еды. Двое, схватившиеся прямо в зале, и охрана, разнимающая их. Девушки-бабочки в ярких национальных одеждах, уводящие мужчин в номера. Сам Тандаджи, обнимающий стройную фигурку маленькой убийцы, прикасающийся к ее уху губами, и уходящий с ней из зала.
Жена остановила запись и со знакомым прищуром — о, сколько раз он видел его в зеркале! — взглянула на мужа.
— Таби, — сказал он спокойно, — это не то, чем кажется. Это работа.
— Работа! — крикнула жена зло и вскочила. — Работа, Мали?!!! Я-то думаю, почему тебя нет дома! А у тебя вот какая работа!
И она хрястнула чашкой об пол. Чай брызнул во все стороны, и Тандаджи брезгливо потряс носком, на который попали капли.
— Таби, — повторил он, — успокойся. Я верен тебе, жена.
— Не ври мне! — крикнула она уже со слезами, зарыдала и разбила об пол блюдце. — Да, я старая, и, наверное, не умею чего-то, как эти проститутки! Но я прожила с тобой двадцать девять лет! И что я вижу!!! Видит великий Инира, я не хочу больше быть твоей женой! Тебя нет — я смирилась! Тебе не дозвониться — я смирилась! Мне одиноко — смирилась! А ты на своей работе мне изменяешь!!! Да сколько ей? — жена ткнула пальцем в экран. — Двенадцать? Стыдно, Мали, ой! Стыыдно! Что скажут соседи? А родственникам как я в глаза посмотрю!
