— А теперь, сестра, пропойте это в полный голос, — раздался позади нее требовательный голос сестры Изабеллы. И оробевшая Ника, пропела всю кантату.
— Божественная песнь, — у Изабеллы загорелись глаза. — Именно ее следует исполнять на празднестве.
Ника не возражала, эта вещь ей очень нравилась. Сразу же после репетиции, сестра Изабелла, вновь разыскала настоятельницу, уже в монастырском гостеприимном доме и попросила благословения на то, чтобы изменить порядок торжественных песнопений. Однако, мать Петра такого благословения не дала, напомнив сестре, что не им менять раз и навсегда сложившийся порядок, установленный с незапамятных времен, который обитель соблюдала до мелочей. Сестра Изабелла поклонилась и отошла. А на следующее утро мать Петра взошла на хоры и Изабелла поманила к себе Нику. Та выступила из хора, вопросительно глядя на нее. “Пой” - одними губами прошептала сестра Изабелла, взяв на органе первые ноты кантаты, которые, обладая уникальным слухом, запомнила со вчерашней репетиции наизусть. Ника запела. Настоятельница слушала с бесстрастным лицом, опустив глаза. Когда Ника умолкла, молча повернулась и ушла.
После обеда в больничном корпусе, когда Ника кормила кашей ослабевшего больного к ней подошла сестра Изабелла и, наклонившись прошептала:
— Мать Петра благословила нас…
Это означало, что кантата, все таки, будет исполняться на празднестве.
— А подобное разрешение и, даже вольность, как считает сестра Текла, дорогого стоит. Мы должны с тобой очень, очень постараться, — веско добавила Изабелла.
— Да, сестра.
Отставив пустую миску и вытерев подбородок больной, Ника помогла ей улечься, подоткнув одеяло. Все это время сестра Изабелла стояла рядом, а когда Ника понесла миску к лохани с грязной посудой, увязалась за ней.
— Это очень важно. Ты подвизаешься в обители недавно, а потому не можешь даже предположить, насколько важен сей праздник для верующих. Понимаешь?
— Понимаю
— Нет. Не понимаешь! А я готова вылизывать языком, у этих больных их гноящиеся язвы, лишь бы довести твое пение до совершенства.
— Но, я не могу все время заниматься пением, — повернулась к ней Ника, наконец поняв, чего хочет от нее сестра Изабелла. — У меня много работы в больнице.
— Но настоятельница благословила нас… Ты, так ничего не поняла. Среди гостей будет много знатных особ и даже вельмож. Неужели ты не хочешь потрудиться во славу обители?
— По моему, я только этим и занимаюсь, — но поняв, что только что сдерзила, Ника добавила. — Я не могу всю работу взвалить на сестру Терезию. Все сестры, что должны дежурить здесь, готовят обитель к торжествам. Мы с сестрой Терезией остались совсем одни. Понимаешь? Но, я обещаю, что буду приходить к тебе, на хоры, каждую свободную минутку.
— Сегодня, после вечерней службы, сможешь?
Ника медлила с ответом, накладывая новую порцию каши в чистую деревянную миску. После вечерней службы, она торопилась в скрипторий. В тишине монастырской библиотеки, просматривая догматические труды древних философов и святых учителей, читая их бегло по диагонали, уже привыкнув к изломанному готическому письму, надеялась она отыскать имя Зуффа. И сестра Режина, уже давно не показываясь в скриптории, не отвлекала ее. Ника просмотрела только четверть книг библиотеки и потому ей не хотелось бы терять ни одного вечера. Медля с ответом сестре Изабелле, она испытывала досаду на то, что была так не осторожна в своем желании разнообразить праздничное песнопения и так подставилась. Но и отказать самоотверженной Изабелле у нее не хватало решимости.
— Да… я постараюсь прийти… - пообещала Ника, не глядя на нее.
На следующее утро, не выспавшуюся Нику, после завтрака, у дверей трапезной, опять поджидала Изабелла, поскольку Нике удалось потихоньку проскользнуть мимо нее сразу после утренней службы. Вчера вечером, она, конечно, так и не попала в скрипторий, а, в конец, измученная Изабеллой, едва добралась до своей хижины, в непроглядных осенних потемках.
— Сейчас, после службы, матушка настоятельница терпеливо выслушала меня, — поравнявшись с ней проговорила Изабелла. — Она отпускает тебя на все эти дни, освобождая от работы в больничном корпусе. Теперь ты будешь приходить ко мне на распевки после утренней службы и обеденного часа, — и вздохнув, добавила, сокрушенно качая головой. — Зато вечером я должна буду нести послушание на кухне — варить черничное варенье.
Ника сдержала улыбку: либо настоятельница обязала Изабеллу к этому послушанию потому, что именно у нее, почему-то, получалось самое лучшее варенье из ягод, либо потому, что бы немного по умерить пыл сестры, готовой ради музыки горы свернуть. Так ли обстояло дело с вареньем, но, что касается музыки, Изабелла была очень требовательна, выказывая себя иногда настоящим тираном, как это было вчера вечером, когда она совершенно позабыла о времени. Нике настолько трудно доставались эти спевки так, что она мечтала вернуться в больничный корпус к тихой сестре Терезии, которую в последнее время почти не видела, и покладистым больным. Все же, она находила силы приходить в скрипторий, правда, иногда, она просыпаясь, обнаруживала, что лежит головой на раскрытом фолианте и светильник давно уже погас, а в высокие окна светит стареющий месяц. Тогда, при его свете, она ставила книгу на место и выходила на крыльцо, где снимала фонарь, висящий в нише двери и брела к хижине Терезии, вдыхая холодные и терпкие осенние запахи увядания. Сама хозяйка лачуги уже давно спала при угасающем очаге, завернувшись в меховую полость. Ника добиралась до своей лежанки, бессмысленно глядя на, оставленный для нее Терезией, поджаренный хлеб и повидло и едва закрывшись шкурой, тут же проваливалась в сон, в котором сестра Изабелла недовольно выговаривала ей о том, что ее голос не достигает нужной чистоты и наверное уже никогда его не достигнет и, что сестра привратница, с ее вечно простуженным голосом, споет лучше, чем она, Ника. До празднеств оставалось три дня. В саду монахини сгребали листья. В бочке с дождевой водой плавали яблоки.
Положение дел в монастыре было таково, что сестра Изабелла распустила свой маленький хор, сказав, что теперь они соберутся на утренней праздничной службе. В обитель начали прибывать гости, так что, потребовалось все напряжение небольшой общины сестер. Нужно было разместить и знатных паломников и нищих пилигримов, прошедших нелегкий путь, крестьян из дальних деревень и горожан из близлежащих городов. Монастырь уже не вмещал все прибывающих гостей, а потому его сосед, деревня Окуневая заводь, привычно начала принимать их у себя. Ника слышала, что не только деревенская гостиница, трактир и каждый дом в деревне были переполнены постояльцами, но и сеновалы и конюшни в каждом дворе.
