Евгений Лотош - Река меж зеленых холмов

Младший Коготь выскочил из тени под навесом и быстрым шагом, но сохраняя достоинство, приблизился.

— Таксар! — голосом скрежещущим и страшным, как ночной призрак, проговорила надзирательница. — Я так думаю, что наша Тобося уже засиделась в подвале, а? Не пора ли уже избавить ее от мук перед неизвестным будущим?

— Давно пора, момбацу сама Тиксё, — подобострастно согласился охранник. — Вывести ее сюда?

— Да. А заодно — всех свободных шлюх. Тинурил уже заждался очередного приношения. Живо!

— Да, момбацу сама Тиксё, — поклонился мужчина. — Немедленно.

Он повернулся и быстро ушел в дом "кающихся". Надзирательница, усмехнувшись, неторопливо направилась в сторону настоятеля под навесом. Плешивый засеменил за ней, неуверенно оглядываясь на Аяму.

— Значит, он хочет меня продать за шестьсот тысяч вербов, а потенциальная покупательница больше четырехсот давать не хочет. Восемьдесят тысяч маеров за меня — это как-то даже обидно. Двухмесячное жалование бухгалтера в небольшой конторе. Прямо удар по самолюбию! — когда Тиксё отошла подальше, голос новенькой снова стал нейтральным и слегка саркастическим. — Я-то надеялась, что стою никак не меньше миллиона хотя бы в вербах, а они так грубо меня обломали…

Нет, решила Суэлла про себя, она точно дура. Или ни капли не боится по какой-то иной причине. Обманутая и похищенная иностранка — да как бы не так! В борделе таких две, жалких и раздавленных, лишний раз боящихся оторвать взгляд от земли… Но что бы чужестранка о себе ни думала, через несколько минут ей предстоит осознать, что жизнь — куда более дерьмовая штука, чем кажется за Срединным океаном.

— Слушай, ты, — сквозь зубы сказала она, жалея, что в нейтрально-вежливом общем языке нет оскорбительных местоимений, как в тарси. — Если хочешь прожить в здравом уме и твердой памяти хотя бы еще немного, лучше прикуси свой язычок. Иначе…

— Иначе что? — немедленно с любопытством переспросила новенькая.

— Сейчас сама увидишь, — горло у Суэллы внезапно пересохло, и она с трудом выдавила из себя слова. — Увидишь…

Аяма внимательно посмотрела на нее и, противу ожидания, промолчала. Суэлла бросила на нее недоверчивый взгляд из-под ресниц. Странно. И все-таки — кто она такая? Обманутая потаскуха из-за океана? Если вспомнить, что она успела наговорить за последние десять минут — у нее не иначе как высшее образование. Да, в бесстыдной Катонии проституция не считается чем-то зазорным. Злые языки поговаривают даже, что некоторые домохозяйки подрабатывают шлюхами, не скрываясь от мужей, но тут, наверное, точно врут. Но все равно проституция вряд ли слишком доходное занятие, а эта Аяма и говорит, как образованная, и знает слишком много. Откуда она настолько осведомлена о Драконе? О кланах, об их территориях? Местные солдаты, как следует из подслушанных разговоров, и в самом деле работают на клан Ночной Воды — вот только год назад даже сама Суэлла о нем знала лишь от Кампахи, которую не первый год готовят занимать высокие посты среди Глаз. Даже в Граше для девяти человек из десяти Дракон — нечто далекое и эфемерное, чудище из страшных сказок. А уж на другом материке о нем слышали разве что тамошние Глаза — или как их там?.. Служба общественной безопасности.

Аяма работает на СОБ? Она агент под прикрытием? Возможно. Катонийке проститутку из себя изображать несложно, барьера стыдливости и непристойности для нее попросту не существует. Но тогда у нее должны иметься какие-то средства связи. Она как-то должна общаться со своими — и у нее должна быть охрана. Или группа быстрого реагирования. Или что-то еще в том же духе. Неужели появился шанс?!

Нет. Не появился. Даже если пришлая действительно агент СОБ и за ее спиной стоит целая армия, для Суэллы оно не имеет значения. Она сама опозорена навек. Она — не катонийка, и дороги домой для нее не существует.

Зашелестели подошвы по пыли, негромко забубнили испуганные женские голоса, полетели негромкие хохотки свободных от своих обязанностей жрецов с вытатуированным фонтаном на предплечье, предвкушающих развлечение. Двор стремительно заполнялся народом. "Кающиеся жрицы" испуганно сбивались кучками у стены, избегая приближаться к Суэлле и новенькой, вокруг которых образовалось заметное пустое пространство. Раздался короткий взвизг, и на середину двора от грубого толчка Таксара выбежала и упала, не удержавшись на ногах, молодая женщина. Она даже не попыталась подняться, так и оставшись лежать и негромко хныча. Очевидно, у нее уже не осталось сил на борьбу. Младший Коготь вальяжно подошел к ней и рывком вздернул на ноги. Сорвав с нее грязную тряпку, в которую превратилась некогда белая туника, и оставив ее полностью обнаженной, он принялся приматывать ее запястья к высоко поднятой перекладине столба наказаний. Тиксё подошла и остановилась рядом, криво ухмыляясь.

— Что с ней собираются сделать? — напряженно спросила Аяма. — Пороть? За что?

— Три дня назад она попыталась сбежать, — прошептала Суэлла. — Ее поймали еще до заката. Ее… сама сейчас увидишь. Лучше бы она сразу перерезала себе глотку.

— Здесь есть запасы еды?

— Что? — от удивления Суэлла даже дернулась. — Какой еды?

— Сколько храм может продержаться в осаде?

— Ты о чем? — даже тоскливый ужас от ожидания предстоящего не смог полностью заглушить изумление. — Какая осада?

И в этот момент Таксар закончил привязывать женщину и отступил на шаг.

— Слушайте все! — громко произнесла Тиксё. — Слушайте и запоминайте. Вы все знаете Тобосю. Храм несколько лет поил, кормил и защищал ее от опасностей внешнего мира. Взамен от нее просили совсем немногого — покаяться за совершенные ей прегрешения и принести храму лишний медяк. Но она оказалась неблагодарной. Похоже, — Тиксё хрипло засмеялась, и о ее смеха по коже Суэллы побежали мурашки, — похоже, ей не нравилось каяться. Она страдала. А, Тобося? — Она ухватила женщину за подбородок и вздернула ее голову. — Ты страдала? Отвечай!

— Да, момбацу сама… — еле слышно пробормотала несчастная.

— Ну что же, — голос ведьмы угрожающе понизился, — больше тебе страдать не придется. Я заставлю тебя искренне полюбить сам процесс покаяния. Готова ли ты, Тобося?

— Не надо! — простонала та. — Пожалуйста! Я никогда больше…

— Разумеется, — согласилась старшая надзирательница. — Ты — никогда больше. О великий Тинурил, тебе посвящаем эту женщину отныне и навеки! Прими ее душу!