Настал день, когда единственным, кто разделил ее одиночество в прежде переполненной повозке, стал Леон. Суровых северян отпугивало то, что несмотря на заявленные семнадцать лет, тот не обладал достоинствами, присущими мужчине.
Душными вечерами, когда затхлый воздух двора, со всех сторон окруженного высоким забором, не тревожили порывы свежего ветра, Роксана тоскливо провожала очередной день, не принесший перемен.
Накануне ярмарки Протас привел покупателя. Огромный северянин, утопающий в медвежьей шкуре, ввалился во двор. К терпкому звериному духу примешивался запах перегара. Роксане некуда было от него деться: ее вытолкнули из повозки во двор. Северянин придирчиво ощупал ее с ног до головы. Она терпеливо снесла все: покрытые шерстью руки, липкими змеями ползавшие по ее телу, запах перегара, от которого трудно было дышать. Но порывавшийся заглянуть ей в зубы северянин в последний момент одумался. Она так на него глянула, что даже пьяный он понял: не следует класть ей пальцы в рот — откусит.
— Три золотых за эту — много, — отрезал северянин, напоследок дернув ее за косу так, что девушка едва удержалась на ногах.
— Может, и договоримся, — Протас оглядел Роксану, будто видел в первый раз. — Твоя цена?
— Пятьдесят серебрянок — все, что могу дать. Худая больно, люблю других, — северянин шумно дышал, как бык перед случкой и в глазах буйно цвела похоть.
— Один золотой — моя цена, — быстро сдался Протас.
Роксана с трудом сдержала вздох. Такая уступчивость могла означать лишь одно — Протас нашел самого свирепого человека среди покупателей и теперь с чувством выполненного долга готов передать ее с рук на руки.
— Завтра ярмарка, — северянин дохнул на Роксану. — Цена упадет — рабов много. Пятьдесят серебрянок. Деньги сейчас.
— Один золотой, — нахмурился Протас. Видно некстати проснулся в нем кроме злорадства и торговый интерес, которым так славились разбойники.
— Пятьдесят — и ни серебрянкой больше. Думай до завтра. Надумаешь — зови.
Протас угрюмо смотрел ему вслед. В нем боролись два чувства. Для Роксаны так и осталось неизвестным, которое из них одержало победу, потому что "завтра" для нее так и не наступило.
В воздухе, где неразличимы земля и небо, на выступающем из тумана камне сидела чернокожая обнаженная женщина. Роксана с неудовольствием отметила, что тонкие руки совершенно лишены хрупкости — под гладкой кожей угадывались мышцы. Черные пальцы, увенчанные кроваво-красными ногтями бездумно царапали камень. Вот женщина посмотрела прямо перед собой и белые змеи волос упали на плечи. Потом она легко поднялась и пошла прямо к Роксане — туман клубился у ее ног.
— Вот и встретились. Кто бы мог подумать, — хриплый голос будил забытый страх. Черные глаза без белков были лишены смысла.
"Кто ты?" — хотела сказать Роксана, но вместо этого горло вытолкнуло сдавленное шипение. Покорная воле хозяйки к ней потянулась черная рука. Не успела девушка опомниться, как хищные когти вонзились в горло, разрывая плоть. Кровь, стекая на грудь, обожгла кожу. Роксана пыталась дотянуться до черного лица, искаженного гримасой такой ненависти, что терзала сильнее боли. Руки хватали воздух, в то время как понемногу, с каждым движеньем, из тела уходила жизнь…
Виденье еще стояло перед глазами, когда Роксана проснулась, не помня себя от ужаса. Сердце гулко стучало. Сон, гораздо реальней, чем прутья клетки, как скрытый от глаз корень питал душу тревогой.
Стояла ночь. И глубокая тишина, какая бывает незадолго до рассвета.
Протяжно и глухо стонал во сне Леон.
Роксана села, прижав спину к холодным прутьям. Скоро должны были привести Ханаан-дэя после очередного поединка. Стоило его дождаться — все равно она больше не уснет. Время шло, а сердце по-прежнему не сбавляло ритма. Конечно, всему виной была кромешная тьма, которую не оживляли ни звезды, ни Селия, придирчиво укрытые тучами.
Возможно оттого, что обнаженные чувства, растревоженные ночным кошмаром все воспринимали как угрозу, наперекор себе, Роксана отмахнулась от постепенно затухающего набатного звона, как от назойливой мухи. Мало ли чем по ночам развлекаются разбойники? Далекий отблеск света она также поспешила отнести к случайно вспыхнувшему пожару. Но от людских криков, прожигающих тишину, как горсть горящих углей, брошенных на полотно, Роксана отмахнуться не смогла. Тишина отступала, разбуженная далекими и близкими криками, в то время, как перед блеском огня и светом факелов отступала темнота.
— Роксана, что случилось? — тихий голос Леона раздался у самого уха. Она и не заметила, как он проснулся.
— Не знаю. Откуда мне знать? В одной клетке сидим, — сердито отозвалась она, вглядываясь в ночную темень. Ничего нового, кроме нарастающей тревоги ночь не подарила.
— А что могло случиться? Может быть пожар?
— Что бы ни случилось, — успокоила она его, — о нас вспомнят в последнюю очередь. Даже если пожар — сдохнем прямо здесь, далеко бежать не придется.
— Но мы еще представляем для разбойников хоть какую-то ценность? Разве они не ценят собственные вещи?
— Что бы они ни ценили, поверь мне, когда их шкурам будет угрожать опасность, кто возьмется спасать горсть серебра, которую можно за нас выручить?
— Это же деньги. Я не думаю…
— А ты подумай, — зло отрезала она. — И помолчи.
Внезапно свет факелов озарил окна постоялого двора, ведущие во двор. Звук распахнутых ворот был подобен грохоту обрушившегося под натиском урагана дерева. Во двор втолкнули связанного Ханаан-дэя. Его сопровождал толстяк, с мечом наперевес. Следом за ними шел Корнил.
— Живей двигайся, — толстяк поторопил кочевника острием меча, упертым в спину.
— Я сам запру его, ты давай, запрягай лошадей, — приказал Корнил толстяку. — Протаса предупреди. И быстрее.
Толстяк не заставил просить себя дважды. Кивнул уже на ходу, и с необычным для его комплекции проворством кинулся к открытым воротам.
То, что произошло дальше, случилось так быстро, что у Роксаны хватило времени лишь на то, чтобы вскочить и прижаться к железным прутьям.
Корнил потянулся к замку, чтобы открыть вход, но сделать этого не успел. Краем глаза Роксана успела заметить, как белой змеей скользнула с рук кочевника веревка. К чести разбойника, он успел отреагировать мгновенно. Однако выхваченный из-за пояса нож не остановил Ханаан-дэя. Крутанувшись на месте, он ударил ногой по занесенной руке с ножом. Блеснув в неверном свете, падающим из окон, нож отлетел в сторону.
На лице Корнила проступила досада на случайную оплошность. Он махнул кулаком, надеясь с одного удара избавиться от прыткого кочевника. Тот пригнулся и, отклонившись в сторону, поднырнул разбойнику под руку. Нанес ли он при этом удар, Роксана не заметила, только вдруг Корнил переломился пополам как сухое дерево, срубленное топором. Дыхание со свистом вырвалось из его горла. Превозмогая боль, он тяжело рухнул на колени.
Кочевник не стал дожидаться, пока разбойник придет в себя. В его руке блестел подобранный нож.
Когда Корнил сделал попытку подняться с колен, участь его была решена.
— Я — Ханаан-дэй, — кочевник вздернул голову разбойника за волосы, — унеси это имя с собой.
В последний момент Корнил пытался дотянуться до противника. Оставляя в руках кочевника клочья волос, он дернул головой, пытаясь откатиться. Но было уже поздно. На шее разошлась кожа — еще миг, и степняк едва успел отскочить — хлынула темная кровь.
Зажимая руками рану, Корнил упал на землю, лицом вниз. Он хрипел, борясь со смертью. Тошнотворный запах крови уже заполнял душное пространство постоялого двора.
Заткнув за пояс нож Ханаан-дэй развернулся, так и не глянув в сторону повозки, откуда за ним наблюдали две пары испуганных глаз. Он направился в сторону открытых ворот, когда Роксана закричала. Отчаянно, ни на что не надеясь, она обратилась к кочевнику с просьбой, осознавая бессмысленность своей попытки: все равно что просить у дикого зверя, приготовившегося к прыжку.
— Помоги! Будь человеком! Помоги! — Ее хриплый голос слился с криками невидимых за воротами людей. — Прошу!
Когда Ханаан-дэй, вопреки всему, что она знала о степняках, вдруг развернулся и пошел к повозке, Роксана до последнего мгновенья сомневалась, что именно она у него выпросила: спасенье или быструю смерть. С замиранием сердца следила за тем, как торопливо кочевник достал ключ из кармана мертвого разбойника и боролась с собой, слыша короткий скрежет ключа в замке — то ли постараться ударить его, то ли броситься вглубь повозки.
Пока она раздумывала, прутья разошлись и Ханаан-дэй отступил в сторону.
— Иди за мной, — сквозь зубы прошипел он. — Надо уходить из города.
