«Трофейный, вот свезло же», — с лёгкой завистью подумал миномётчик, одновременно внимательно читая строчки и сверяя по памяти печати в чужом удостоверении.
— Всё? — поинтересовался у него незнакомец, оказавшийся Ильиным, командиром взвода отдельного охранного батальона НКВД.
— Да, товарищ старший лейтенант!
— Бери людей и за мной. И живее, лейтенант, живее.
Спустя несколько минут Симохин с шестёркой бойцов своей батареи стоял перед «полуторкой». Кузов был накрыт брезентом, под которым проглядывались угловатые очертания снарядных ящиков.
— Берёте три ящика и относите на свою позицию. Ящики с меткой в виде косой красной полосы на крышке. Мины из них использовать только после пристрелки и только после команды «Верба-Четыре», — принялся инструктировать миномётчика энкавэдэшник. — Стрелять по координатам, по которым пристреляетесь перед этим. Их вашей батареи передаст радист. Он будет один работать для вас и батарее Антюхина. Никакие другие приказы вас не касаются. Ясно? — старлей холодно посмотрел на собеседника.
— Да, товарищ старший лейтенант.
— Вот приказ, — энкавэдэшник достал из командирской сумки лист бумаги и передал его Симохину, затем достал ещё один и карандаш. — Здесь поставь подпись.
Проконтролировав получение боеприпасов миномётчиками, старший лейтенант забрался в кабину «полуторки» и укатил по своим делам.
— Что-то мало нам мин дали. Всего парочка на трубу выходит, — заметил рядовой Шухов, когда лейтенант с бойцами вернулся на позицию батареи, где стояли в ровиках три стодвадцатимиллиметровых миномёта. — И секретность такую развели, — Шухов понизил голос, боязливо огляделся и очень тихо добавил. — Неужто с особенной начинкой мины-то, а?
— Язык придержи, Шухов, — одёрнул его лейтенант. — Услышит тебя наш особист и всё — закопают тебя утром в воронке с дыркой в голове от его «нагана».
— Да я так, просто, — смешался тот.
Поздний вечер сменился ночью, потом часы показали полночь, ещё немного погодя стрелки показали четверть третьего.
Расчёты миномётов, стоявшие менее чем в километре от берега Невы, успели несколько раз перенервничать и перегореть в ожидании команды открыть огонь по вражеским целям на другом берегу.
«А каково пехоте, которая с лодками наперевес сидит недалеко от воды в оврагах, чтобы их немцы не заметили? — подумал Симохин. Тут ещё ему захотелось курить. Да так, что показалось, будто уши резко опухли. Но стоило ему потянуться за кисетом с табаком, как вдалеке в стороне ГРЭС и посёлка у неё, затрещали выстрелы из пулемёта. — Началось».
Курить ему мгновенно перехотелось.
Не прошло и пяти минут, как от радиста пришло сообщение с координатами, по которым следовало отстреляться как можно быстрее и точнее. Но раньше Симохина и его соседа лейтенанта Антюхина, командира второй миномётной батареи на этом рубеже, по немцам ударил кто-то южнее в паре километрах. Там почти одновременно подала голос батарея гаубиц калибром сто двадцать два миллиметра. А потом ещё одна и ещё. Всего Симохин насчитал около пяти гаубичных батарей и три или четыре миномётных, не считая его и артюхинскую.
Следующий промежуток времени Симохин пропустил, как в угаре. Пришёл в себя, когда его дёрнули за рукав. Оглянувшись, он увидел посыльного, который носился от радиста, засевшего в щели недалеко, до миномётчиков, передавая данные.
— Передали сигнал «Верба-четыре»! — крикнул он. Слова Симохин, давно оглохший от выстрелов, скорее прочитал по губам, чем услышал. И тут же повторил. — Верба-четыре, товарищ лейтенант! По тем же координатам!
Миномётчик кивнул и отвернулся к своим бойцам:
— Увалов! Увалов!
До заместителя сержанта Увалова лейтенанту получилось докричаться с четвёртой попытки.
— Что, Андрей Иваныч? — крикнул тот в ответ, подбежав к командиру.
— Раздай мины из ящиков с красной полосой, ну, тех самых! Стрелять по тем же целям!
— Ясно!
В этот момент на другом, немецком берегу что-то оглушительно взорвалось, залив небо ярчайшей огненной вспышкой. И тут же прогремел ещё один такой же взрыв.
«Ого, что это там рвануло? В склад боеприпасов кто-то влепил так удачно? Или лётчики сбросили пару мощных бомб?», — подумал лейтенант.
Увалов с ещё одним бойцом сноровисто вскрыли ящики и вручили заряжающим по две мины. Кажется, рядом на позициях Артюхина тоже стали вскрывать «особистские» ящики, которые лежали в стороне, чтобы не перепутать их в запарке боя с обычными.
Вскоре лейтенант узнал причину недавних взрывов, которые вызвали его удивление и радость, что под них попали враги. В том месте, куда улетели первые особые мины, по небу расплескалось знакомое зарево, и донеслись гулкие разрывы.
Через несколько минут похожая картина случилась на вражеском берегу за станцией, там, где у немцев стояли несколько батарей, огонь которых корректировался с труб и высоких крыш восьмой ГРЭС. Неизвестно, что за начинка была в минах, переданных ему старшим лейтенантом Ильиным, но точно не газ, про который подумал Шухов. И это очень хорошо, так как не хочется попадать под ответный удар немецкой ядовитой дряни.
«Эх, побольше бы таких мин и снарядов, — вздохнул Симохин, когда из миномётов улетели последние мины с крайне мощным зарядом, а вдалеке на немецкой территории всё пылало так сильно, что зарево поднималось до неба. — За час бы весь фронт снесли и освободили Ленинград».
* * *
— Как показали мины и снаряды с рунами товарища Баранкина? — поинтересовался Сталин у Берии на очередном совещании, срочно собранном по результатам прорыва
— Отлично показали, — быстро ответил нарком. — По рассказам корректировщиков, разрыв стодвадцатимиллиметровой мины сравним с воздействием стокилограммовой авиабомбы, но даёт куда больше воздействия пламенем. Укреплённые огневые точки уничтожались в основном от такого огня, который выжигал воздух через амбразуры. Не попавшие под ударную волну или осколки вражеские солдаты получали ожоги, в том числе и дыхательных путей, глаз. В наших медсанбатах находится примерно тысяча сто пленных с такими ранениями. Красноармейцы воодушевлены результатами обстрела и молниеносным ударом. А вот пленные немцы сильно подавлены, есть такие, кто сошёл с ума при артобстреле.
Неожиданный удар зачарованными мощными боеприпасами, которому предшествовалаатака нескольких диверсионных групп, состоящих их оборотней-соколов, оснащённых амулетами, оказался по степени результативности сравним с наступлением полнокровной отдохнувшей и стрелковой дивизии опытных бойцов. Красноармейцы и морские пехотинцы не только заняли плацдарм, который пришлось оставить весной. Дополнительно под их контролем оказалась восьмая ГРЭС с посёлком, а так же деревня южнее плацдарма, которую немцы за более чем полгода превратили в мощный укреплённый пункт. Частью были уничтожены, а частью захвачены немецкие гаубицы в старом карьере к востоку от плацдарма. Ещё две гаубичных батареи попали под обстрел советских орудий севернее Московской Дубровки, за той самой деревенькой, из которой немцы создали неприступный опорный пункт с миномётами, танками, противотанковыми орудиями и пулемётными гнёздами. И которая пала под страшным обстрелом стодвадцатимиллиметровых миномётов, чьи мины уничтожали всё живое в радиусе десятков метров и калечили на сотни вокруг.
К сожалению, соединиться с Волховским фронтом не вышло. Удачное наступление со стороны Ленинграда и… разгром наступающих с востока им навстречу. В районе Синявино красноармейцы понесли страшные потери. Севернее триста шестьдесят второй стрелковой полк и сороковой кавалерийский полк смогли выбить немцев из Мишкино, но были отрезаны от своих контрударом гитлеровцев.
Сейчас советские войска спешно перебрасывали подкрепления на плацдарм, который протянулся по фронту на девять километров и почти на четыре вглубь. Выжившие оборотни-соколы продолжали наносить точечные диверсии, мешая немцам собрать силы для контрудара. Их целями становились штабы, склады с топливом и боеприпасами, колонны техники и живой силы, которые диверсанты блокировали подрывом головного транспорта или убийственно точечного обстрела командирских машин. Короткий удар длительностью в несколько минут, несколько десятков убитых и раненых врагов, смена облика на птичий и стремительный полёт дальше в поисках новой цели. К вечеру в строю из трёх десятков бойцов НКВД стояли всего четырнадцать человек. Остальные или погибли, или пропали, что было равносильно смерти. Да, командование понимало, что таких подчинённых стоит использовать сильно иначе и опыт иномирянина-шамана, засевшего в Белоруссии, тому доказательство. Киррлис уже давно использует соколов против вражеской авиации, в основном на земле, где личный состав и техника беззащитны против трёх-четырёх пернатых оборотней с взрывчаткой. Но по-другому поступить в Ставке не могли при захвате плацдарма и попытке снятия блокады. Диверсанты требовались на земле против живой силы, танковых и артиллерийских целей.
