— Я спросил, нет ли на станции чего поесть. Я был уверен, что есть. Мальчик выглядел вполне здоровым… это все климат пустыни, в нем все сохраняется лучше… но чтобы жить, надо есть. У мальчика было немного вяленого мяса, и еще он сказал мне, что там есть подвал. Сам он туда не спускался. Сказал, что боится. — Стрелок умолк на мгновение, окинув Эдди с Сюзанной вдруг помрачневшим взглядом. — И правильно делал, скажу я вам, что боялся. Я нашел там еду… но еще я наткнулся на Говорящего Демона.
Эдди уставился на кость в руках у Роланда широко распахнутыми глазами. Оранжевый свет от огня плясал на древних ее изгибах и колдовских обнаженных зубах.
— Говорящий Демон? Ты хочешь сказать, эта штука..?
— Нет. Да. И да, и нет. Выслушайте до конца и вы все поймете.
Он рассказал им о нечеловеческих стонах, что доносились из-под земли в самом дальнем углу подвала; о струйке песка между древними плитами каменной кладки в стене. Как в стене открылась дыра, и он подошел к ней, а Джейк кричал сверху, чтобы он вылезал.
Он приказал демону говорить… и демон заговорил, голосом Элли, той женщины со шрамом на лбу, у которой был в Талле бар. По Отстойнику проходи не спеша, стрелок. Пока ты идешь с мальчиком, человек в черном держит душу твою у себя в кармане.
— По Отстойнику, ты сказал? — вздрогнув, переспросила Сюзанна.
— Да, — Роланд внимательно на нее посмотрел. — Это название о чем-то тебе говорит, я не прав?
— Да… и нет.
Она колебалась. Частично из-за того, догадался Роланд, что ей не хотелось вообще говорить о вещах, для нее болезненных. Но в большей степени — потому, что ей не хотелось запутывать дальше и без того запутанную историю опрометчивыми рассуждениями о том, чего не знает сама. И это его восхищало. Его восхищала она.
— Говори только то, в чем уверена, — сказал он. — И ни слова больше.
— Хорошо. Отстойник — место, известное Детте Уокер. Она о нем знала, она о нем думала. Отстойник — это на слэнге. Она подслушала, как о чем-то таком говорили взрослые, сидя на крыльце, дуя пиво и вспоминая о прежних денечках. Место испорченное, бесполезное. Или и то, и другое вместе. Что-то в этом Отстойнике было такое… в самом понятии о нем… что тянуло ее к себе, Детту. Только не спрашивайте меня, что. Когда-то я, вероятно, знала. Но больше не знаю. Не хочу знать.
— Детта украла у синей Тетки китайское блюдце — из тех, что мои папа с мамой ей подарили на свадьбу — и отнесла его в этот Отстойник… ее Отстойник… чтобы разбить. На помойку, где мусор. Большую такую свалку. Уже потом, позже, она иной раз цепляла парней в придорожных закусочных.
На мгновение Сюзанна умолкла, понурив голову и крепко сжав губы. Потом подняла глаза и продолжала:
— Белых парней. Они приводили ее на стоянку, сажали к себе в машину… а она их дразнила, ну вы понимаете, распаляла и убегала. Эти стоянки… они тоже были Отстойником. Детта играла с огнем, но она была тогда молода и проворна, и ей нравились эти опасные игры. Позже, в Нью-Йорке, она делала вылазки в магазины… но об этом вы знаете. Оба. Всегда в хорошие магазины… «Мейси», «Гимбел», «Блюминдейл»… и воровала там всякие побрякушки. И каждый раз, когда она собиралась в такой «загул», она говорила себе: «Сегодня я собираюсь в Отстойник. Чего-нибудь слямзить у этих белых ублюдков. Что-то действительно дельное, а потом разломаю его к фигам».
Она снова умолкла, глядя в огонь. Губы ее дрожали. А когда она вновь подняла глаза, Эдди с Роландом заметили влажный блеск — слезы.
— Да, я плачу, но пусть это вас не обманет. Я помню, как я это делала, и помню, что мне это нравилось. Я плачу, наверное, потому, что знаю: если бы обстоятельства не изменились, я бы так продолжала и дальше.
Роланд, похоже, вновь обрел что-то от прежней своей безмятежности, почти сверхъестественного своего спокойствия.
— У нас дома была поговорка, Сюзанна: «Мудрый вор процветает всегда».
— Что мудрого в том, чтобы тырить дешевые безделушки? — резко проговорила Сюзанна.
— Тебя хоть раз поймали?
— Нет…
Роланд развел руками, словно бы говоря: «Ну вот видишь».
— То есть, для Детты Уокер Отстойник — это какое-то нехорошее место? — уточнил Эдди. — Я правильно понял? Потому что оно ощущалось дурным.
— И дурным, и хорошим одновременно. В этих местах была сила… там она… заново создавала себя, если так можно сказать… но это были потерянные места. Но ведь это никак не связано с призрачным мальчиком Роланда, правда?
— Может, и нет, — сказал Роланд. — Видишь ли, здесь у нас, в этом мире, тоже есть Отстойник. И у нас это тоже слэнг. Но значения очень близки.
— И что оно у вас значит? — уточнил Эдди.
— Все зависит от конкретного места и ситуации. Оно может значить помойку. Или бордель. Или игорный дом. Или то место, куда приходят жевать бес-траву. Но самое распространенное его значение — так же самое простое.
Он внимательно посмотрел на Сюзанну и Эдди.
— Отстойником мы называем такие места, где нет ничего. Пустынные земли. Мертвые земли.
15
На этот раз Сюзанна подбросила в костер побольше дров. Не мигая, на юге сияла Древняя Матерь. Еще со школы Сюзанна знала: раз не мигает, значит, это планета, а не звезда. «Венера? — спросила она себя. — Или здешняя солнечная система — тоже другая, как и все в этом мире?»
Снова ее охватило чувство нереальности происходящего… что все это — сон. Просто сон.
— Давай дальше, — сказала она. — Что было потом, когда этот голос предупредил тебя насчет мальчика и Отстойника?
— Я запустил руку в дыру в стене, откуда сочился песок, как меня и учили делать, если вдруг нечто подобное произойдет со мной. Вынул оттуда челюсть… не эту… другую. Она была больше. Намного больше. Принадлежала, вне всяких сомнений, кому-то из Древних.
— И куда она делась? — тихо спросила Сюзанна.
— В одну из ночей я отдал ее мальчику. — Отблески пламени раскрасили щеки стрелка оранжевыми жаркими пятнами плящущими тенями. — Как оберег… своего рода талисман. Потом, когда я почувствовал, что она свою службу уже сослужила, я ее просто выбросил.
— Тогда это чья челюсть, Роланд? — спросил Эдди.
Роланд поднес кость к глазам, задумчиво и долго смотрел на нее потом уронил руку.
— Потом, после Джейка… после того, как его не стало… я настиг все-таки человека в черном.
— Уолтера, — уточнила Сюзанна.
— Да. У нас был разговор… долгий разговор. Где-то на середине его я уснул, а когда я проснулся, Уолтер был мертв. Мертв уже сотню лет, если не больше. От него ничего не осталось — лишь кости, и так было, наверное, справедливо, раз уж мы пришли в место костей.
