– Да. Клемент был совсем малышом.
– Клемент? – Его высокопреосвященство прищелкнул языком. – Дело прошлое, но ваш голохвостый друг имел все основания оскорбиться. Не знаю, кто сделал Агарис невыносимым для крыс и шадов, но «Истина» и «Чистота» долго играли со змеями. Правда, от безумия магнуса Клемента до нашествия прошло слишком много времени, чтобы смотреть на них как на причину и следствие.
Безумие астролога, безумие «истинников», сгоревшая ара, ушедшие крысы, лошадиные страхи… Неужели морисков вело нечто, ведомое зверям и звездам, но не людям? Не обычным людям.
– Магнус Клемент обещал помочь Альдо.
– Он много чего обещал, – поморщился Левий, – и, хуже того, делал. И не только он. Адриан сдерживал конклав, пока мог… Эсперадор хотел мира в Золотых землях. Любой ценой. Вы его не знали, но поверьте на слово – Адриан был отважным человеком. Я поставил бы рядом с ним лишь герцога Алва. Мне все чаще кажется, что у болезни обоих, как и у мужества, один и тот же источник и один и тот же предел. Жаль, я узнал Алву слишком поздно, да и собеседниками мы оказались дурными. Следовало вести себя откровенней, по крайней мере мне. Вам ведь случалось говорить с Вороном?
– Очень мало. Во сне я встречал его чаще…
– Он вас, судя по тому, что мы слышали в суде, тоже. К сожалению, это нам ничего не дает, разве что Алва сообщит вам, куда он отправился.
– Ваше высокопреосвященство, я больше не вижу снов. Никаких.
За окном мокли кусты, крыши и лошади, но ехать все равно хотелось, потому что не хотелось сидеть у огня. Тем более с Лизой на коленях… Или не Лизой? Марселю начинало казаться, что в каждой гостинице его подстерегает Лиза с прозрачными глазками, хорошеньким ротиком и пустой головкой. Увы, лизы напоминали о Франческе, а кролик в белом соусе и гроза за стеклами – о Котике, Валтазаре, матерьялистах и прочих глупостях, без которых смертельно скучно даже в хорошем трактире с отменным собутыльником и услужливыми девицами.
– Здесь отличные соусы, – с вызовом бросил Марсель, – и суп с клецками тоже, но никакого вдохновения! С утра не могу закончить сонет…
– Случается. – Алва отвлекся от созерцания пузырящихся луж и тоже перебрался к столу. – Когда уделяешь кому-то или чему-то слишком много времени, кто-то или что-то начинает капризничать. Потакать чужим капризам следует только для собственного удовольствия. Если его нет, надо поставить капризника на место или вышвырнуть.
Подлетел трактирщик, наполнил стаканы и отлетел. Валме уныло отхлебнул красного и едва не поправил пузо, но пузо тоже осталось в Олларии.
– Послать капризы к кошкам, – пробормотал Марсель, – усевшись у окошка, смотреть на дождь и крошки, страдая понемножку… Нет, не могу! Рокэ, я болен. Я не наслаждаюсь отличной кухней и чистыми простынями, меня тянет в дорогу, в грязь, под дождь, на войну. Что скажет батюшка?..
– Что ты слегка возмужал и тебя одолела жажда деятельности. – Алва был здоров, спокоен и почти будничен. – Научишься радоваться хорошему соусу, хорошей проделке и хорошей переделке по отдельности – и возмужаешь окончательно. Тогда граф Бертрам сможет отправиться в Закат, не опасаясь за графство и цветы.
– В астры я запущу козу, – с усилием пообещал Валме. – Бакранскую. Белую и грустную. Она будет грустно жевать цветы и вспоминать горы, в которых осталось ее сердце и ее козлы, а ей достались чужое небо, невкусные астры и печаль, печаль, печаль…
– Очень распространенный случай печали, – задумчиво протянул Ворон. – Дидериховой. Коза могла бы ее избегнуть, вернувшись на родину и разгребая снег в поисках травки. И уж тем более она не стала бы грустить, доставшись волку или угодив на вертел. Жаркое бывает дурным, но не печальным.
– Я не могу послать даме сонет о козе, – возмутился Марсель. – И я не могу высушить эту весну. Ты грозишься упасть в обморок под очередным столбом и все не падаешь. Может, вообще не упадешь, а у меня собака в Олларии, Давенпорт – у Савиньяка, Елена – в тревоге. Где утреннее чудище, я и сам не знаю, а рэй Кальперадо, между прочим, твой порученец…
– Справедливо. – Алва поправил шейный платок и внезапно усмехнулся. – Я пришел к сходным выводам. Мне не хватает определенности, тебе – рифм и войны, значит, пора поворачивать.
– Мы могли быть на полпути к Придде, – сварливо напомнил Марсель, – там такие же столбы, а забрались едва ли не к дожам.
– Разумеется, – теперь Ворон почти смеялся, – ведь мы едем навещать знакомых дам. Сперва многих, потом – одну, я оставил ее в горах.
– А где ты их не оставил? Но разве это повод для возвращенья?
– Это не возвращенье, это просто дорога. Что за сонет у тебя не выходит?
– Твоя обитель святостью горда, – продекламировал, оживая на глазах, виконт.
Я видел: небеса над ней так ясны,
Но жизнь меня влечет светло и властно,
И пусть бегут презренные года!
Мне не заметить Первого суда
Средь поединков и объятий страстных,
И лишь намеком, смутным и опасным,
Меня смущает память иногда.
Мечта, виденье, сон о дальнем лете…
Причудливы воспоминанья эти,
Как винных лоз изысканный изгиб.
Я помню парк, исполненный загадок,
Где аромат цветов печально сладок…
– И все, хоть тресни. Что в этом парке еще, ума не приложу!
– Повтори последние две строчки.
– Я помню парк, исполненный загадок, – послушно повторил Марсель в предвкушении чего-то вроде скрипок Гроссфихтенбаума, – где аромат цветов печально сладок…
– Я не был там, – негромко закончил Ворон. – Нет – был… Я там погиб.
Катари занята с Инголсом и Карвалем. Опять занята, и опять с ними! Дженнифер Рокслей смотрела с сочувствием, но выставить из кабинета королевы зарвавшегося законника и еще более зарвавшегося коротышку придворная дама не могла.
– Вы могли бы подождать в свитской гостиной, – внезапно предложила вдова маршала Генри. – Конечно, это нарушение этикета, но ее величество не слишком строга, когда речь заходит о близких и их друзьях, а вам у нас будет удобней.
Ричард с благодарностью согласился: в Парадной приемной толпилось слишком много народа.
– Нам придется пройти мимо комнат Мевена и спуститься в Весенний садик, – объяснила графиня.
Название показалось неприятным, но неприятные названия лучше неприятных лиц, а их у королевских дверей хватало. Все, кто хоть раз бывал в Ариго, набивались к Катари чуть ли не в родичи. Толкаться среди настоящих и мнимых чесночников не хотелось, говорить с ними – тем более.
– Осторожно, здесь ступеньки. – Дженнифер подобрала черную с багряной оторочкой юбку. – И еще раз осторожно. Эта калитка для камеристок, а не для высоких кавалеров.
